Тайна кода да Винчи - читать онлайн книгу. Автор: Гарольд Голд cтр.№ 54

— Она сохранилась?

— Что? «Битва при Ангиари»? Нет, ее сбили. А стены спустя полвека разрисовал Вазари — художник и по совместительству — первый биограф Леонардо. Леонардо, кстати, он лично не знал, книгу написал спустя полвека и наделал в ней несусветное число ошибок, с которыми до сих пор ученые разбираются. «Евангелие о Леонардо» получилось фантастичным.

— Ты намекаешь на библейские Евангелия?

— Ну а ты думаешь! — развел руками Дик. — Их-то писали вообще спустя два столетия! Ни одного очевидца уже не было в живых, да и способы хранения информации явно были хуже…

— Странно все это…

— Это сейчас для нас Леонардо — это Леонардо. А для современников он был «неудобным исполнителем», срывающим сроки сдачи работ. В реальной истории все иначе, все по-другому, а не так, как нам кажется спустя столетия. Конюшня в помещении с фреской Леонардо для истории — обычное дело. Остается только удивляться, почему Леонардо завершил «Тайную Вечерю», ведь этот монастырь, конечно, не мог заплатить ему адекватный гонорар.

Я повернул голову и увидел на стене стенд, сам того не заметив, зачитался:

«Обвинить Леонардо в медлительности мог только человек, который совершенно ничего не смыслил в работе гения. Леонардо написал свое великое творение за три года, даже меньше. И весь этот срок картина не выходила у него из головы. Итальянский писатель Маттео Банделло, который в детстве посещал монастырскую школу и наблюдал Леонардо за работой, описывает его так: "Он часто приходил в монастырь на рассвете… Торопливо взобравшись на леса, он прилежно трудился до тех пор, пока наступившие сумерки не заставляли его остановиться; при этом он совершенно не думал о еде — так был поглощен работой. Иногда Леонардо оставался здесь дня на три-четыре, не притрагиваясь к картине, только заходил и по несколько часов стоял перед ней, скрестив руки и глядя на свои фигуры так, будто критиковал самого себя. В полдень, когда стоящее в зените солнце делало улицы Милана безлюдны, я видел, как он торопился из дворца, где он работал над своей колоссальной статуей, не ища тени, самой короткой дорогой, в монастырь, чтобы добавить мазок-другой своей картине, после чего немедленно возвращался"». — Пойдем! — позвал Дик.

Я посмотрел в его сторону и понял, что работник музея открывает последнюю дверь перед входом в трапезную. У меня почему-то вдруг отчаянно заколотилось сердце и сами собой обмякли ноги. Настоящая история… Я стою перед залом, в котором Леонардо да Винчи несколько лет рисовал «Тайную Вечерю».

Пьетро Содерини — верховный гонфалоньер флорентийской Синьории — внешне очень мало походил на своего брата — Франческо. Того самого епископа, которого Леонардо спас под стенами Монтефельтро от наемников Борджиа.

Пьетро был тучным, белым, рыхлым, медлительным. Думал он подолгу и очень основательно. Любил повторять цитату из Екклесиаста, что «осторожность — высшая из добродетелей». К авантюрам своего неугомонного брата относился очень плохо. Однако обойтись без него не мог.

— Ты бы откупался от всех и вся, пока во Флоренции оставалось бы хоть сколько-нибудь золота! — ругал его Франческо.

И действительно, только бурная дипломатическая деятельность епископа спасала флорентийскую казну от полного опустошения.

— Кстати, раз уж ты заговорил об экономии, — желчно сказал Пьетро, — то объясни мне ради Христа, почему мы должны не только сделать заказ этому заносчивому ублюдку да Винчи, да еще выплатить ему такой огромный аванс за небольшую и, в сущности, несложную картину?

— Ты плохо разбираешься в живописи, мой дорогой брат, — глаза епископа Содерини стали злыми и холодными, — а еще хуже в политике. Не ты ли хотел выкупить у Чезаре ту бродяжку за сто тысяч золотых?

— Я, но ведь ты сказал… — начал оправдываться Пьетро.

— А ты знаешь, где она теперь? — епископ скривил рот.

— У Медичи, полагаю… — неуверенно развел руками верховный гонфалоньер.

— Ты уверен? А может, ее убили после конклава в Риме? А может, ее выдали папе? Может, Чезаре успел спрятать ее в Урбино? Может, она у французов! Может, подохла на полпути от римской лихорадки! Мы не знаем! А этот ублюдок, как ты его называешь, возможно, знает! И мы будем платить ему, давать заказы, причем новых можешь не выдумывать. «Битву при Ангари» он будет рисовать лет десять…

— Десять? — нахмурился Пьетро. — Послушай, допускаю, что это, конечно, и мелкий для тебя вопрос, но что мы повесим в ратуше? Ведь стена…

— А-а-а… — бессильно махнул рукой епископ. — Сделай заказ и Микеланджело тоже.

— Но он сейчас работает над заказом папы… — недоуменно приподнял брови Содерини-старший.

— Это не важно. Как только мессере Буонаротти услышит, что его соперник мессере Леонардо, то вцепится в этот заказ как клещ. Я не удивлюсь, если он за неделю напишет твою драгоценную «Битву».

Пьетро задумчиво потер подбородок.

— А сколько он возьмет? Это же двойной расход…

— Пьетро! — раздраженно закричал на него епископ. — Какой же ты болван! Уясни для себя, что мессере да Винчи ты платишь за другое. Ясно?

— Вообще-то за одно и то же, — обиделся верховный гонфалоньер.

Епископ издал неопределенный звук, похожий на мычание.

— Ты всегда говоришь загадками, Франческо! — начал оправдываться Пьетро. — Если бы ты объяснял понятнее…

— Если бы ты был хоть чуть-чуть умнее! — яростно выкрикнул епископ и треснул кулаком по столу.

— Ты не смеешь оскорблять меня в моем собственном доме!…

В детстве братья Содерини постоянно дрались — до крови и синяков. А теперь их слуги деликатно делали вид, будто не слышат той оглушительной площадной брани, которой глава совета и его преосвященство покрывают друг друга.

Когда разъяренный епископ оставил своего брата, тот крикнул ему вслед:

— И если твой хваленый да Винчи не выполнит работу в срок, я все равно потребую, чтобы он вернул городу деньги! Довольно с нас его выходок!

Благоговейный трепет — никогда не знал, что это такое. Несколько раз в жизни испытывал восхищение, знаю, что такое восторг и очарование, но сейчас это было что-то другое, нечто неизъяснимое.

Огромное полотно, во всю стену. Изображение как будто висит в пространстве, продолжаясь вдаль, словно и нет никакой стены, словно оно и не нарисовано вовсе, а отражается от гигантского небесного зеркала, замерло и мерцает в подвижном воздухе предрассветного утра.

Абсолютная тишина. Экскурсовод сделала паузу и, выждав, пока посетители придут в себя и переведут дух, представила женщину, стоящую у барьера перед картиной. Та стала рассказывать что-то по-итальянски, гид вторила ей по-фински. Но мне казалось, я ничего не слышу. Тишина.