Кей тихо плакала, уткнувшись в грудь Сантомассимо.
— Увези меня отсюда. Увези к себе домой, под свою защиту, — всхлипывая, просила она.
Сантомассимо вновь посмотрел на Эмери.
— Ну что стоишь, поезжай! — гаркнул капитан.
Он велел Хейберу связаться с участком и организовать дежурство в доме Сантомассимо. Эксперты и медики ушли, Хейбер, Перри и Бронте отбыли на патрульной машине. Всю дорогу до участка Бронте думал о Сантомассимо. Отныне лейтенант был нерасторжимо связан с Кей Куинн, и никто не мог предугадать, к чему это приведет. Бронте был смущен этим и сам не понимал почему.
* * *
Сантомассимо открыл дверь и зажег в квартире свет. Кей слабо улыбнулась встречавшему ее стилю ар деко. Это было невероятно… и так великолепно. Мебель приятно поблескивала в свете ламп и торшеров.
— Может быть, хочешь пожить в другом месте? — спросил Сантомассимо. — В каком-нибудь мотеле? Кстати, у меня есть сестра в Вествуде…
Кей сжала его руку и покачала головой. Ткань его костюма впитала прохладу и влажность туманной ночи. Пальцы Кей безотчетно теребили лацкан его пиджака.
— Нет, — сказала она. — Здесь я чувствую себя в безопасности. Это как дворец изящных искусств. Как ты думаешь, у него есть вкус? У нашего «Хичкока»? Готова поспорить, он живет в душной квартирке с красными пластмассовыми стульями.
— Капитан Эмери обеспечит нам полицейскую охрану, Кей, — пообещал Сантомассимо.
— Отлично. А как насчет моей репутации?
— Не знаю. На моей это скажется положительно.
Он вытащил из бара графин с бренди и поднял его вверх, ожидая ее одобрения. Она кивнула. Две рюмки наполнились янтарной жидкостью, одну Сантомассимо протянул Кей. Она содрогнулась.
— Зачем он это делает со мной? Что ему от меня нужно?
— Ответной реакции.
— Нет, ему нужно представление. Эффектное представление, Фред. Но, полагаю, сегодня он не получил того, что хотел.
— Полагаю, что нет, — согласился Сантомассимо.
— Я должна была умереть.
Ничего не говоря, он нежно обнял ее и стал укачивать, как ребенка. Она закрыла глаза и склонила голову к нему на грудь, ощущая тепло успевшей высохнуть одежды и слушая биение его сердца.
— Я испортила его спектакль, — сказала Кей.
— Еще как испортила.
— И что будет дальше? Новая попытка? Или другая сцена? Еще одно убийство из репертуара мастера?
— Кей, никто не причинит тебе вреда. Ни здесь, ни где-либо еще.
Она взглянула в его глаза и попыталась улыбнуться.
— Я почти верю, когда ты так говоришь, — сказала она.
— Верь мне, Кей. На этот раз его спектакль провалился.
Ее зеленые глаза внимательно изучали его лицо, словно стараясь отыскать источник его уверенности. Глаза Сантомассимо были темными и злыми. Как ни странно, это успокоило ее.
— Когда я увидела на полу попкорн…
— Забудь про это, Кей. Все закончилось. Это было плохое кино, и публика ушла из зала.
— Я знала… знала, что должна умереть. И все святые мира, великие и малые, не могли спасти меня, когда эта птица напала… из ниоткуда, и это было…
Сантомассимо нежно поцеловал ее в губы. Они оказались неожиданно холодными.
— Это было так… словно я… актриса… — тихо сказала Кей. — Разве не этого хотят садисты, когда мучают свои жертвы? Чтобы кто-то воплощал их фантазии в жизнь.
Она выпила бренди и задумалась, стараясь сознательным усилием воли побороть страх.
— Я понимала, я чувствовала… — продолжала она, — даже когда боролась за свою жизнь… пытаясь спрятать глаза… я ощущала себя актрисой в его руках… руках режиссера… — Она посмотрела на Сантомассимо. — Это безумие? Это значит, что я сошла с ума? Убийца управлял мной, используя этого сокола.
— Кей, тобой никто не управлял.
— Фред, он навязывал мне логику поведения. И я подчинилась этой логике. Не могу это объяснить. Это некая эмоциональная логика. Он был режиссером всей этой сцены.
Сантомассимо не нравилось, что разговор приобретает такой поворот. Щеки Кей по-прежнему горели. Она допила бренди, Сантомассимо последовал ее примеру. Он решил взглянуть на это дело с профессиональной точки зрения.
— Эти маньяки, как правило, технически грамотные ребята, — сказал он хрипло. — Именно это и делает их опасными. Они мыслят иначе, чем обычные люди, поэтому их бывает так трудно вычислить.
Кей подошла к балкону. Вдалеке шумно дышал океан, бросая на берег волны.
— В то время как я боролась с птицей, у меня в голове прокручивался сценарий: ОБЩИЙ ПЛАН. КЕЙ. ВЕЧЕР. Сокол пикирует, целится в глаза. Раздирает когтями лицо. Это было ужасно. Это было словно галлюцинация.
— Кей, тебе надо уехать из Лос-Анджелеса, — сказал Сантомассимо. — Я рад, что ты едешь в Нью-Йорк. Ты должна отвлечься и отдохнуть.
— Ты нужен мне, Великий Святой. Мне нужна твоя кровать с невероятными японскими узорами, золотыми рыбками и лилиями. Мне нужна твоя страсть, я хочу ощущать тяжесть твоего тела… на поле из перламутровых цветов.
— И я тоже этого хочу, — признался Сантомассимо, забирая из ее руки рюмку. — Очень хочу.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем старинных часов под акварелью Джона Марина. Затем Сантомассимо взял Кей за руку и повел в спальню. Она посмотрела на кровать и устремила на него вопросительный взгляд.
— Это наша спальня, Кей. Не Маргарет, а твоя и моя. Отныне и навеки.
Сантомассимо щелкнул выключателем, и свет в комнате погас. Он обнял и крепко прижал Кей к себе.
— Если ты этого хочешь, — прошептал он ей на ухо.
— Поцелуй меня…
Сантомассимо чуть наклонился вперед и поцеловал ее в шею, затем прижал к себе. Кей обвила его руками, перебирая пальцами волосы на затылке. Тело ее дышало теплом, которое обволакивало его, разжигая страсть.
— Фред… — шептала она, — мне было так страшно.
Он увлек ее на край кровати, медленно расстегнул одну за другой пуговицы блузки. Его пальцы скользили по гладкой округлости грудей. Он коснулся губами ее губ. Кей закрыла глаза. Сантомассимо медленно расстегнул застежку лифчика, поцеловал ямочку на шее, почувствовал учащенное биение ее пульса.
— Кей… — шептал он, — Кей…
Он освободил ее тело от оставшейся одежды и опустил на толстое покрывало.
— Я люблю тебя, — услышал он собственный голос.
После развода Сантомассимо не доверял женщинам, но сейчас его страх, уже ставший привычным, исчез. Он вновь почувствовал себя свободным. Он погружался в знакомый мрак женщины, где ни для одного мужчины, кем бы он ни был, не существовало путеводного света. Но теперь он не боялся. Ее пальцы гладили и впивались в его поясницу.