— Лютер! Ты меня напугал!
В свете фонаря возникло перекошенное лицо и могучее туловище.
— Фто… Фто ему от тебя надо?
— Ничего, Лютер…
Он схватил ее за руку и сильно сдавил.
— Не… не… не фмейфя надо мной! Фто ему от тебя надо?
— Он просто друг! Пусти меня, Лютер! Мне больно, черт возьми! Пусти, или я всем расскажу!
Он разжал пальцы и спросил:
— Ты подумала про мое предловение?
— Ответ: нет, Лютер! Я не хочу, чтобы ты меня рисовал! А теперь дай мне пройти! А то я скажу, что ты тут бродишь, и у тебя будут проблемы.
Лютер без лишних слов бросился бежать и растворился в утренней заре, как обезумевший зверь. Ей было страшно, она заплакала. Поскорей дошла до ресторана и перед входом вытерла глаза: мать была уже на месте, и ей не хотелось, чтобы та заметила слезы.
Гарри побежал назад через весь город к шоссе 1 и Гусиной бухте. Он думал о Дженни. Не надо было подавать ей ложных надежд. Он очень досадовал на себя из-за этой девушки. На перекрестке с шоссе 1 у него подкосились ноги; мышцы остыли, пока он стоял у пристани, он чувствовал, как их начинает сводить. Он был один на обочине пустынного шоссе и уже жалел, что убежал так далеко от дома, не представляя, как теперь добраться до Гусиной бухты. В эту минуту рядом с ним непонятно откуда возник синий «мустанг». Водитель опустил стекло, и Гарри узнал Лютера Калеба.
— Нувна помофь?
— Слишком далеко забежал… Похоже, я что-то себе повредил.
— Фадитефь. Я ваф подвеву.
— Повезло мне, что я вас встретил, — сказал Гарри, устраиваясь на переднем сиденье. — Что вы делаете в Авроре в такую рань?
Калеб не ответил; он отвез своего пассажира в Гусиную бухту, не обменявшись с ним больше ни словом. Высадив Гарри, «мустанг» покатил назад, но направился не в Конкорд, а свернул налево, к Авроре, и заехал на узкую тупиковую лесную тропу. Укрыв машину за соснами, Калеб проворно пробрался сквозь ряды деревьев и спрятался в зарослях неподалеку от дома Гарри. Было четверть седьмого утра. Он уселся, привалившись к стволу, и стал ждать.
Около девяти часов Нола пришла в Гусиную бухту ухаживать за своим возлюбленным.
13 августа 1975 года
— Понимаете, доктор Эшкрофт, я всегда так делаю, а потом на себя злюсь.
— Как это происходит?
— Не знаю. Это как будто само из меня вырывается, против моей воли. Ну просто тянет меня, и я не могу устоять. Но мне от этого плохо. Мне так плохо! Но устоять не могу.
Доктор Эшкрофт внимательно посмотрел на Тамару Куинн и спросил:
— Вы способны сказать людям, как вы к ним относитесь?
— Я… Нет. Никогда не говорю.
— Почему?
— Потому что они и так знают.
— Вы уверены?
— Ну конечно!
— Откуда же им знать, если вы никогда не говорите?
Она пожала плечами:
— Не знаю, доктор…
— Ваши домашние знают, что вы ко мне ходите?
— Нет. Нет! Я… Это их не касается.
Он кивнул:
— Знаете, миссис Куинн, вам надо записывать свои ощущения. Это успокаивает. Иногда.
— Я и записываю, я все записываю. С тех пор как мы с вами это обсудили, я все пишу в тетрадь и храню ее как зеницу ока.
— Вам это помогает?
— Не знаю. Да, немного. По-моему.
— Мы поговорим об этом на будущей неделе. Время истекло. Тамара Куинн встала, попрощалась за руку с врачом и покинула кабинет.
14 августа 1975 года
Было около одиннадцати. С самого утра Нола на террасе в Гусиной бухте прилежно перепечатывала на «ремингтоне» рукописные страницы, а Гарри, сидя напротив, работал, писал дальше. «Хорошо! — восторгалась Нола с каждым следующим словом. — Правда очень хорошо!» Гарри улыбался ей вместо ответа, чувствуя, как его переполняет неиссякающее вдохновение.
Стояла жара. Нола, заметив, что Гарри нечего попить, на минутку отлучилась с террасы и пошла на кухню приготовить холодный чай. Едва она скрылась в доме, как на террасу с улицы вошел гость — Элайджа Стерн.
— Гарри Квеберт, вы слишком усердно работаете! — громовым голосом произнес Стерн. Гарри, не слышавший, как он вошел, так и подскочил и немедленно впал в страшную панику: никто не должен был увидеть здесь Нолу.
— Элайджа Стерн! — завопил он изо всех сил, чтобы Нола услышала и не выходила из дома.
— Гарри Квеберт! — еще громче повторил Стерн, недоумевая, зачем Гарри так кричит. — Я звонил в дверь, но никто не ответил. Но я видел вашу машину, подумал, что вы, наверно, на террасе, и позволил себе обойти дом.
— И правильно сделали! — проорал Гарри.
Стерн заметил листки и «ремингтон» по другую сторону стола.
— Вы одновременно и пишете, и печатаете? — с любопытством спросил он.
— Да. Я… Я работаю над несколькими фрагментами сразу.
Стерн рухнул на стул. Он обливался потом.
— Несколько страниц сразу? Вы гениальный писатель, Гарри. Вообразите, я был в этих краях и решил заскочить в Аврору. Какой чудесный город! Машину я оставил на главной улице и пошел прогуляться. И ноги сами принесли меня сюда. Привычка, наверно.
— Элайджа, этот дом… Он просто невероятный. Сказочное место.
— Я очень рад, что вы тут остались.
— Спасибо вам за щедрость. Я вам очень обязан.
— Только не надо благодарностей, ничем вы мне не обязаны.
— Однажды у меня появятся деньги, и я куплю этот дом.
— Тем лучше, Гарри, тем лучше. Я буду счастлив, если дом с вами оживет. Простите, ради бога, с меня льет ручьями, и я умираю от жажды.
Гарри нервно поглядывал в сторону кухни, надеясь, что Нола слышала их и не появится. Нужно было как можно скорее найти способ избавиться от Стерна.
— К несчастью, мне нечего вам предложить, кроме воды…
Стерн засмеялся:
— Не беспокойтесь, друг мой… Я так и думал, что у вас дома шаром покати. Это-то меня и тревожит: писать — дело хорошее, только смотрите не зачахните! Вам давно пора жениться, чтобы кто-то был рядом и о вас заботился. Знаете что, отвезите меня в город, приглашаю вас позавтракать, заодно и поболтаем немножко, если, конечно, вы не против.
— С удовольствием! — облегченно воскликнул Гарри. — Непременно! С огромным удовольствием. Пойду возьму ключи от машины.
Он вошел в дом. И, проходя мимо кухни, обнаружил Нолу, спрятавшуюся под стол. Она послала ему чудесную заговорщицкую улыбку и приложила палец к губам. Он улыбнулся в ответ и вернулся на террасу к Стерну.