В тот день она ушла вскоре после полудня. Как всегда, оставляя его одного, дала ему указания:
— Я вам приготовила сэндвичи. Они на кухне. В холодильнике есть холодный чай. Главное, ешьте как следует. И передохните немножко. Иначе у вас потом будет болеть голова. Вы же знаете, милый Гарри, что бывает, когда вы слишком много работаете: у вас случаются эти ужасные мигрени, из-за которых вы становитесь таким раздражительным.
Она обняла его.
— Ты придешь попозже? — спросил Гарри.
— Нет, Гарри. Я занята.
— Чем занята? И почему ты так рано уходишь?
— Занята, и все. Женщина должна оставаться загадкой. Это я в одном журнале прочитала.
Он улыбнулся:
— Нола…
— Да?
— Спасибо.
— За что, Гарри?
— За все. Я… Я наконец пишу книгу. И у меня получается только благодаря тебе.
— Милый Гарри, но я только этим и хочу заниматься в жизни: заботиться о вас, быть всегда рядом с вами, помогать вам писать книги, создать с вами семью! Только представьте, как мы будем счастливы все вместе! Сколько детей вы хотите, Гарри?
— По крайней мере, троих!
— Да! И даже четверых! Двух мальчиков и двух девочек, чтобы не было лишних споров. Я хочу стать миссис Гарри Квеберт! И гордиться своим мужем больше всех на свете!
Она ушла. Добралась по дороге из Гусиной бухты до шоссе 1. И снова не заметила тени, притаившейся в зарослях и следившей за ней.
Ей понадобилось полчаса, чтобы дойти пешком до Авроры. Она проделывала этот путь дважды в день. В городе она свернула на главную улицу и дошла до сквера, где они договорились встретиться с Нэнси Хаттауэй.
— Почему в сквере, а не на пляже? — заныла Нэнси, увидев ее. — Так жарко!
— У меня сегодня вечером свидание…
— Что? Нет, только не говори, что ты опять едешь к Стерну!
— Не произноси его имени!
— Ты опять попросила меня прийти, чтобы у тебя было алиби?
— Ну пожалуйста, прикрой меня…
— Да я тебя все время прикрываю!
— Ну еще раз. Только один разик. Пожалуйста.
— Не езди туда! — взмолилась Нэнси. — Не езди к этому типу, пора это прекратить! Мне за тебя страшно. Что вы там делаете вместе? Сексом занимаетесь, а? Это так?
Нола ответила, ласково и успокаивающе:
— Не волнуйся, Нэнси. Главное, не волнуйся. Ты меня прикроешь, да? Обещай, что прикроешь. Ты же знаешь, что бывает, когда выясняется, что я вру. Ты же знаешь, что со мной дома сделают…
Нэнси покорно вздохнула:
— Хорошо. Буду сидеть здесь, пока ты не вернешься. Только не позже половины седьмого, а то мама ругаться будет.
— Договорились. А если тебя спросят, что мы делали, ты что скажешь?
— Мы сидели здесь и болтали всю вторую половину дня, — протараторила Нэнси кукольным голосом. И жалобно воскликнула: — Но мне надоело из-за тебя врать! Зачем ты это делаешь? А?
— Потому что я люблю его! Я так его люблю! Я для него готова на все!
— Бррр, противно. Даже думать об этом не хочу.
Синий «мустанг» вывернул на улицу, примыкающую к скверу, и остановился на обочине. Нола заметила его.
— Вот он, — сказала она. — Я побежала. Пока, Нэнси. Спасибо, ты настоящий друг.
Она быстро подошла к машине и села в нее. «Здравствуй, Лютер», — сказала она шоферу, устраиваясь на заднем сиденье. Машина тут же тронулась с места и скрылась из глаз. Никто, кроме Нэнси, не видел этой странной сцены.
Через час «мустанг» въехал во двор поместья Элайджи Стерна в Конкорде. Лютер провел девушку в дом. Теперь она знала, как пройти в комнату.
— Раздевайся, — ласково велел Лютер. — Я пойду скажу мистеру Стерну, что ты приехала.
12 августа 1975 года
Каждое утро с тех пор, как они вернулись с Мартас-Винъярда, с тех пор, как к нему вернулось вдохновение, Гарри вставал на рассвете и перед тем, как сесть за работу, отправлялся бегать.
Каждое утро он добегал до Авроры. И теперь, как и каждое утро, он остановился у пристани для яхт, чтобы проделать серию отжиманий. Еще не было шести часов. Город спал. Он обошел «Кларкс» стороной: ресторан как раз должен был открыться, и ему не хотелось столкнуться с Дженни. Она замечательная девушка, она не заслужила такого обращения с его стороны. С минуту он постоял, любуясь океаном, залитым невероятными красками рассвета. И вздрогнул, услышав, как его окликнули по имени:
— Гарри? Так это правда? Ты встаешь так рано, чтобы побегать?
Он обернулся: это была Дженни в форменном платье «Кларкса». Она подошла к нему и неловко попыталась его обнять.
— Просто я люблю смотреть, как встает солнце, — ответил он.
Она улыбнулась. Она подумала, что если он приходит сюда, значит, все-таки немножко ее любит.
— Хочешь зайти в «Кларкс» выпить кофе? — предложила она.
— Спасибо, не хочется сбиваться с ритма…
Она ничем не выдала своего разочарования.
— Хотя бы присядем на минутку.
— Не хочу надолго останавливаться.
Она погрустнела:
— Но ты в последние дни совсем пропал! В «Кларкс» больше не приходишь…
— Извини. Увлекся своей книгой.
— Но не только же книги есть в жизни! Заходи иногда меня проведать, ты мне доставишь удовольствие. Мама на тебя ругаться не будет, обещаю. Она не должна была заставлять тебя платить весь долг сразу.
— Ничего страшного.
— Мне пора на работу, мы в шесть открываем. Ты уверен, что не хочешь кофе?
— Уверен, спасибо.
— Может, зайдешь попозже?
— Нет, не думаю.
— Если ты бываешь здесь каждое утро, я могу ждать тебя у пристани… Ну, если ты хочешь. Просто чтобы поздороваться.
— Не стоит.
— Ладно. Во всяком случае, я сегодня работаю до пяти. Если хочешь, приходи писать… Я тебе мешать не буду. Обещаю. Надеюсь, ты не рассердился, что я пошла на бал с Тревисом… Знаешь, я его не люблю. Он просто друг. Я… Я хотела сказать тебе, Гарри: я люблю тебя. Люблю, как никогда никого не любила.
— Не говори так, Дженни…
Часы на городской ратуше пробили шесть: она опаздывала. Она поцеловала его в щеку и убежала. Не надо было говорить, что она его любит; она уже злилась на себя. Какая дура! Поднимаясь по улице к «Кларксу», она обернулась, чтобы помахать ему рукой, но его уже не было. Она подумала, что если он все же зайдет в «Кларкс», значит, он ее хоть чуть-чуть любит, значит, еще не все потеряно. Она прибавила шаг, но в конце подъема из-за живой изгороди вдруг вынырнула широкая скрюченная тень и загородила ей дорогу. От неожиданности Дженни вскрикнула. Но сразу узнала Лютера: