Правда о деле Гарри Квеберта - читать онлайн книгу. Автор: Жоэль Диккер cтр.№ 128

— Как это — вы с этим столкнулись?

— Однажды случилась очень странная вещь. После этого я отдалилась от Нолы.

Март 1973 года

Семейство Хендорф держало кондитерскую на главной улице. Иногда после школы Стефани приводила туда Нолу и они тайком объедались конфетами в подсобке. Так было и в тот вечер: спрятавшись за мешками с мукой, они лакомились фруктами в желе, пока не заболел живот, и смеялись, прикрывая рот рукой, чтобы их не заметили. И вдруг Стефани поняла, что с Нолой что-то не так. Взгляд у нее изменился, она больше не слушала.

— Нол, что с тобой? — спросила она.

Молчание. Стефани повторила вопрос, и Нола наконец произнесла:

— Я… мне… мне надо домой.

— Уже? Почему?

— Мама хочет, чтобы я шла домой.

Стефани не поверила своим ушам:

— А? Твоя мама?

Нола в панике вскочила на ноги и повторила:

— Мне надо идти!

— Но… Нола! Твоя мама умерла!

Нола кинулась к выходу; Стефани пыталась удержать ее за руку, та развернулась и вцепилась ей в платье.

— Моя мама! — в ужасе выкрикнула она. — Ты не представляешь, что она со мной сделает! Когда я гадкая, меня наказывают!

И бегом бросилась прочь.

Озадаченная Стефани еще посидела в подсобке, а вечером дома рассказала обо всем матери. Но миссис Хендорф ей не поверила. Она нежно погладила ее по голове:

— Не знаю, что ты такое сочиняешь, моя дорогая. Ладно, хватит глупостей, иди мыть руки. Папа пришел с работы и хочет есть, мы садимся за стол.

Назавтра в школе Нола казалась вполне спокойной и сделала вид, будто ничего не случилось. Стефани не осмелилась заговорить про вчерашнее. Наконец, дней через десять, она решила поделиться своим потрясением с самим отцом Келлерганом и пришла к нему в кабинет при церкви. Он, как обычно, принял ее очень ласково, угостил сиропом и стал внимательно слушать, полагая, что она хочет поговорить с ним как со священником. Но когда она рассказала о том, что видела, он ей тоже не поверил.

— Ты, наверно, что-то недослышала, — сказал он.

— Я знаю, это выглядит бредом, преподобный отец. И все-таки это правда.

— Ну это же бессмыслица. С чего бы Ноле говорить такую ерунду? Ты разве не знаешь, что ее мать умерла? Тебе очень хочется нас всех расстроить, да?

— Нет, но…

Дэвид Келлерган хотел свернуть разговор, но Стефани настаивала. И вдруг его лицо изменилось, она никогда его таким не видела: в первый раз приветливый священник сделался мрачным, почти страшным.

— Я не желаю больше слушать про эту историю! — отрезал он. — И попробуй только расскажи кому-нибудь еще! Я пойду к твоим родителям и скажу им, что ты лгунья! И еще скажу, что ты воровала в храме. Что ты у меня украла пятьдесят долларов. Ты же не хочешь, чтобы у тебя были большие неприятности? Тогда будь послушной девочкой.

* * *

Прервав свой рассказ, Стефани с минуту перебирала фотографии. Потом она повернулась ко мне:

— В общем, я никому ничего не сказала. Но я не забыла эту сцену. С годами я убедила себя, что недослышала, недопоняла и что ничего такого не было. И вот выходит ваша книга, и я снова вижу как живую эту жестокую мать. Не могу передать, как это на меня подействовало; у вас невероятный талант, мистер Гольдман. Несколько дней назад все газеты стали твердить, что вы городите бог знает что, и я решила, что мне необходимо с вами связаться. Потому что я знаю: вы говорите правду.

— Какую правду? — воскликнул я. — Мать умерла сто лет назад.

— Я знаю. Но я знаю и то, что вы правы.

— Вы думаете, Нолу бил отец?

— Во всяком случае, так поговаривали. В школе замечали, что у нее на теле синяки. Но кто посмел бы сказать хоть слово против нашего преподобного? В семьдесят пятом году в Авроре никто не вмешивался в чужие дела. И потом, время было другое. Мы все порой получали оплеухи.

— А вам больше ничего не приходит на ум? — спросил я. — В связи с Нолой или с книгой?

Она задумалась:

— Нет. Разве что довольно… забавно выяснить после стольких лет, что Нола была влюблена не в кого-нибудь, а в Гарри Квеберта.

— Что вы имеете в виду?

— Знаете, я была такая наивная… После сцены в подсобке я уже меньше общалась с Нолой. Но в то лето, когда она пропала, я ее встречала очень часто. В это самое лето семьдесят пятого я много работала в магазине родителей, а он тогда был как раз напротив почты. И представьте, мне все время попадалась Нола. Она ходила отправлять письма. Я знала, потому что она ходила мимо магазина и я ее спрашивала. И однажды она все-таки проболталась. Сказала, что безумно влюблена в одного человека и они переписываются. Но ни за что не хотела сказать, кто это. Я думала, это Коди, парень из предвыпускного, он играл в баскетбольной команде. Мне никак не удавалось подсмотреть, кому адресованы письма, но на одном я все-таки увидела кусочек адреса. Он жил в Авроре. И я спрашивала себя, что за удовольствие писать из Авроры человеку, который живет в Авроре.

Когда мы вышли от Стефани Ларжиняк, Гэхаловуд уставился на меня огромными недоумевающими глазами и спросил:

— Да что такое происходит, писатель?

— Я у вас хотел спросить, сержант. И что, по-вашему, нам теперь делать?

— То, что мы должны были сделать уже давно: ехать в Джексон, штат Алабама. Вы уже сто лет назад задали хороший вопрос: что произошло в Алабаме?

— Под конец книги, Маркус, приберегите для читателя какой-нибудь неожиданный поворот, в последний момент.

— Зачем?

— Зачем? Затем, что читателя надо держать в напряжении до самой развязки. Это как в картах: всегда надо иметь в запасе козыри.

Джексон, Алабама, 28 октября 2008 года

И мы полетели в Алабаму.

В аэропорту Джексона нас встретил молодой сотрудник полиции штата Филип Томас, с которым Гэхаловуд связался несколько дней назад. Он стоял в зале прибытия, надвинув шляпу на глаза, в мундире, прямой как палка. Почтительно поздоровавшись с Гэхаловудом, он посмотрел на меня и слегка приподнял шляпу:

— Я не мог вас где-то видеть? — спросил он. — По телевизору?

— Возможно, — ответил я.

— Я вам помогу, — вмешался Гэхаловуд. — Это про его книжку все говорят. Бойтесь его, он способен заварить такую кашу, что мало не покажется.

— Значит, семейство Келлерган — то самое, о котором говорится в вашей книге? — Томас с трудом скрывал удивление.