Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 213

Задумайтесь о трижды бедственной природе этой конкретной реки, о разъединениях и сегментах ее верхнего, среднего и нижнего течений. Вершина и хвост текут через леса и саванны, журчат по лощинам и разливаются по руслам, окруженным зеленью и растительностью. Влажный сезон здесь поистине влажен. Середина, однако, протекает через палящую пустыню, извиваясь и испаряясь под ослепительным безоблачным небом. Отсутствие облаков означает отсутствие дождя. Отсутствие дождя означает отсутствие разлива. Эта часть реки не вносит никакого вклада в общее дело, это приживалка, прогибающаяся середина речного амфимакра, всего лишь расстояние, которое должен преодолеть разлив верхнего участка, чтобы достичь нижнего, а разлив нижнего всегда проходит к моменту запоздалого прибытия истощенных вод сверху, после того как минует гарматан. Тогда разлив уже становится не более чем вздутием, аномалией местного масштаба на протяжении всего оставшегося пути. В лучшие годы он способен поднять брызги вокруг скал у Ансонго, но в остальном — более или менее безрезультатен, печальный и бесполезный водный бугор, способный подняться разве что над самыми низкими отмелями…

Не очень высокая, но достаточно широкая песчаная отмель на полпути между Оничей и Асабой обычно служит местом для шумливого рынка. Янгби спешит вниз по течению от Иды, как бы предвкушая, что сможет затопить хоть какую-то землю, смывая рыночных торговок, перекатываясь над невысоким песчаным горбом и тем самым устраивая собственное наводнение…

Но рынок к тому времени обычно уже свернут, причем торговцы ничуть не расстраиваются — они знают, что янгби долго не продлится. Как правило, отмель выглядит пустынным пологим наносом, но только не в этом году. В этом году — нынешней ночью — она кишмя кишит разной живностью, привязанной к плотам.

Здесь есть и козы, и свиньи, и собаки, и крысы. Имеются белки, гекконы, ящерицы и крыланы. В разнокалиберных клетках, сплетенных из ветвей молодых деревьев и слоновьей травы, сидят куры, хохлатые цесарки, птицы-носороги, попугаи и плодоядные голуби. В других клетках содержатся жабы, лягушки, раки-отшельники, бродячие, а также волосатые мангровые крабы. На одном из плотов собраны бабуины, на других — шимпанзе, а еще один служит временным обиталищем для одинокой угрюмой гориллы. Передвижную платформу, собранную из бальсовых бревен, делят между собой три антилопы, а мелкий безрогий скот группами от двух до семнадцати особей загнан на некие понтоны с оградами. Есть бык. Есть черепаха. Немало здесь и змей, привязанных к палкам.

И как следствие, окутанная ночным мраком песчаная отмель оглашается блеянием, хрюканьем, лаем, лопотанием, шипением, клекотом, карканьем, щебетом и чириканьем, кваканьем, писком, рыком, скулежом, уханьем, воплями, стрекотанием, воем, мычанием и ультразвуковым свистом, потому что, каким бы слабым оно ни было, янгби сейчас вползает на края непостоянного островка и вода, уровень которой постепенно поднимается, уже омывает ближайшие к ней суденышки, построенные на скорую руку. Недавно отплыли три лотка с зябликами, и пернатые их команды печально пищали, прежде чем их шумно пожрали недремлющие крокодилы. Скоро за ними последуют несколько корзин с жабами. Какофония началась даже еще до того, как те, кто отбуксировал всех их сюда, успели влезть обратно в свои пироги и исчезнуть в темноте. Теперь, когда скот топочет, куры взмахивают крыльями, а печальная обезьяна неумело пытается освободиться от пут, кажется, что каждое животное, способное издавать звуки, издает их на пределе своих возможностей. Кроме одного.

Самое большое из судов, собранных здесь, стоит в самом центре отмели. Возможно, именно этим объясняется спокойствие его пассажира. Или пассажиров. Их трое, хотя виден только самый массивный, горделиво стоящий на плоту, построенном из цельных стволов, к которому по всей длине прикреплены два каноэ, выступая по бокам, словно утлегари. Пока что он не издал ни единого звука, не шевельнул ни единой мышцей. Он просто стоит посреди гвалта, ожидая, пока вода не подхватит плот, а вместе с ним и двоих других пассажиров. Они в каноэ. Связанные.

— Сальвестро?

Вдвоем они выбрались за пределы участка и оказались лицом к лицу с поджидавшей их толпой. Их схватили, связали по рукам и ногам, а затем уложили в клиновидные гробы — во всяком случае, так показалось Бернардо. Он потерял из виду Сальвестро, когда того подняли и понесли на плечах через лес. В ушах у него звенели крики, а голова билась о боковые деревянные стенки, потому что его похитители продвигались с неимоверной быстротой. Внезапно полог леса оборвался, и все замолчали. Бернардо услышал журчание воды, а затем почувствовал, что его в эту воду опускают. Он оказался на плаву. Вокруг него плескались похитители. Он ощутил рывок, и его судно стали буксировать прочь от берега. Сначала слышны были только размеренные шлепки весел по воде, но постепенно их перекрыли более странные и перемешанные звуки: нераспознаваемый вой, пронзительные вопли и хрюканье.

То ли каноэ было слишком глубоким, то ли его так туго связали, но Бернардо не мог поднять голову и посмотреть поверх бортов. Но когда безмолвные люди вытащили его каноэ на берег и поволокли по песку, чтобы привязать к плоту, они, должно быть, прошли прямо под носом у зверя. Только что он беспомощно глазел на звезды — и вдруг вскидывается огромная голова и заслоняет собой небо. Голова величиной с бочку. Глаза как змеи. На конце носа — рог. Она смотрела на него сверху. Он смотрел на нее снизу. Потом голова скрылась из виду, каноэ подтащили к плоту, и Бернардо снова открылся вид на звезды.

— Сальвестро? — наудачу позвал он снова.

За последний час шум, производимый паникующими животными, постепенно поднялся до режущего слух гвалта, затем — столь же постепенно — утих непонятным образом. Непонятным до этого вот момента. Теперь он слышал, как в борта каноэ плещет вода. Один конец лодки приподнимался, когда вода пыталась сдвинуть ее с песка. Были и другие движения, но о них он предпочитал не думать. Движения на плоту. Их совершал Зверь.

— Сальв…

— Ш-ш-ш! — прошипел Сальвестро. — Что, если наши голоса его испугают? Успокойся, Бернардо.

Он пытался успокоиться. Сальвестро тоже напуган, по голосу слышно. Теперь его каноэ снова было более или менее на плаву. Лишь плот мешал ему поплыть вниз по течению, как все эти животные. Но где животные? Последним звуком, который он слышал, было одинокое мычание, становившееся все тише и тише. Затем — ничего. Тишина. Только плеск воды. Какое-то время Бернардо к нему прислушивался.

Плот тряхнуло.

— Сальвестро! Я не умею плавать! — крикнул он.

— Спокойно, Бернардо! — отозвался Сальвестро. — Нас стаскивает с отмели, вот и все.

Плот начал очень медленно скрести по дну. Примерно через минуту Сальвестро окликнул его снова:

— Не тревожься, Бернардо! — И добавил: — Бывали передряги и похуже, разве не так?

Бернардо почувствовал, что плот поворачивается, каноэ раскачивается вместе с ним и дрожит, скользя над отмелью. Передряги похуже? Он вспомнил полуночные побеги из деревень с остатками Отряда вольных христиан. Потом — как они сидели, съежившись, в окопе под пушками, у Равенны, а после этого — женщину в Прато… Ту, на улице. Потом — их собственное бегство, когда Сальвестро заставлял его нырять под черную воду, и он задыхался. Порой он был испуган. Он прятался под столами в «Сломанном колесе», потому что Сальвестро оставил его там одного, и он не мог вытащить из воды бочку, потому что та из-за чего-то застряла. Не по его вине. Явились монахи и подняли ее. Что еще? Он пролежал всю ночь в болоте, после того как маленькая девочка в белом платье убежала прочь, бросив их…