Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 194

Вздрогнув, она пробудилась. Блеск реки. Шлепанье весел. Апиа потянулся вперед и коснулся ее плеча. Она стряхнула его руку, погружаясь в себя, чтобы понять, откуда идет тот голос.

Отец?

Эзоду и Эньи были когда-то лучшими друзьями. Они обычно встречались у родника, а? Хе-хе-хе-хе…

А потом он исчез. Она быстро выпрямилась. Ушел так же внезапно, как появился. Ее отец играет с ней шутки? Странно. Не похоже на него. Может, это сон расположил его к играм? Потом она заметила Вора.

Тот сидел совершенно прямо, и лицо его было озадаченным. Она заметила это лишь потому, что он вертел головой по сторонам — ошеломленный, испуганный, недоумевающий. С выслеживающими глазами и подслушивающими ушами. Мог ли он слышать то же самое, что она? Возможно ли, чтобы белые слышали такие голоса? За Вором надо присматривать внимательнее. Он теперь снова устраивался поудобнее, поправляя свою обтрепанную шляпу и натягивая ее так, чтобы та прикрывала глаза. Теперь будет спать, подумала она, или притворяться, что спит. Нри выведет его на чистую воду. Нри всех их разоблачит.

Гребцы стали забирать к правому берегу, где сплошные густые заросли подкрадывались к самой кромке воды, вздымаясь перед ними, пока над лодкой не начали возвышаться плотные утесы растительности, в которых кроны огромных тополей выглядели колеблющимися уступами и навесами. Еще ближе — и стена раздробилась на сучья и ветви, колючие кусты, украшенные крошечными алыми цветами и петлями лилового вьюнка. Там и сям обнаруживались прогалины, через которые она мельком видела прохладную, тенистую лесную чащу. Потом берег снова отступил, а немного позже из леса вырвалась река Энгенни, чтобы смешать свои более яркие, но тоже коричневые воды с великим потоком, по которому они плыли; течением Энгенни пирогу оттолкнуло еще дальше. Они почти достигли Ндони, приближался вечер, но останавливаться они не захотели. Позже таким же образом покажется река Ораши с пучком меандров, который, казалось, отскочил от основной водной массы, а после этого слияния появится деревня Осомари. Но там они тоже не остановятся. Весла вздымались и падали, вздымались и падали. Спины людей сгибались и напрягались, чувствовалось, что они устали, однако ход пироги не ослабевал. У Атани река расширялась, и противоположный берег ужимался до далекого крохотного гребня, где многие годы назад, в другой жизни, какой-то мальчик ловил рыбу в затененной заводи, а она сидела, зарываясь пальцами ног в прохладную землю, и наблюдала за ним. Там они и остановились.

Сначала белые люди были болезнью, и никто не знал, что делать. Они являлись из-за моря в больших лодках с белыми крыльями, и рты их были полны крови и обмана, которые они выплевывали на тех, кого встречали. Их оружием были легкие мачете, слегка изогнутые, и огненные палки, которые они подносили к своим глазам. Раздавался мягкий хлопок, появлялся дым, а потом тот, на кого была направлена палка, падал замертво. Грудные клетки у них были толстыми как стволы деревьев, а ноги — тонкими, как прутья. Они молчали, часто целыми днями, а потом вдруг разражались криком, меж тем как их тела оставались совершенно неподвижны. Большинство из них были чрезвычайно уродливы и дурно пахли. Они не закапывали своих экскрементов. Они были задиристыми и могущественными волшебниками. У них не было женщин. Их речь походила на кашель. Суша их пугала, и они проводили на ней как можно меньше времени. Сильно разозлившись, они могли одним взмахом руки уничтожать целые деревни. Земля, на которой они стояли, взрыхлялась, а почва так разогревалась, что дымилась. Оскорбить их было невозможно. Никто не знал, что делало их такими злыми, или безобразными, или белыми, или красными, или какого там они были цвета, во всяком случае, не знал никто из племени иджо, а потому это, скорее всего, было какой-то болезнью, безумием, злым духом, поселившимся в их головах, заткнувшим им глотки и неизгоняемым. Большинство из этих домыслов, как понимал Намоке, были чепухой.

Четыре раза приходили и уходили дожди с той поры, когда они с Уссе сидели в хижине старого иджо и слушали, как тот ворчал и шкворчал, перепрыгивая от Нембе на морском берегу к акулам на их рыболовных участках, а затем, после калабаша пальмового вина, к белым людям… Анайамати еще не впал в свой сон, но уже был близок к этому, и он был осторожен, их Эзе Нри. Слишком осторожен, как считала его раздражительная и непоседливая дочь. Знатные люди усаживались рядом, разбивали кокосовый орех, передавали друг другу калабаш и говорили об этих «белых людях». И снова говорили. И опять. Она была слишком нетерпелива, дочь Анайамати, слишком необузданна, и в конце концов она взорвалась, высмеивая их осмотрительность, расхаживая перед ними с заносчивым видом и бросаясь предположениями, что никто из них и не пикнет, а потом разрыдалась, совершенно в них разочарованная. Была ли она права? Анайамати при виде такого позора покачал головой, а потом нарушил тяжелое молчание словами: «Иногда мне кажется, что она сама Эзоду…» Он комично закатил глаза, и все рассмеялись, щадя его чувства, а потом вернулись к томбо и пустопорожней болтовне. Слышала ли она их? Они были осторожными старыми людьми, действующими так, как обычно действуют осторожные старые люди, и принимающими решения, свойственные осторожным старым людям. Она все равно ушла бы, говорил себе Намоке.

Позже они узнали, что в племени бини, живущем к западу от них, на том берегу реки, уже были несколько белых возле Уготона, хотя в сам город их и не пускали, а еще больше их было на побережье моря, где они выстроили каменную крепость. Голод уводил людей племени нри все дальше, туда, где прежде они никогда не бывали, и, куда бы они ни зашли, везде теперь рассказывали об этих белых. На востоке и на юге, вплоть до Мпинде в землях, где правил Нзинге Нвембе, на западе и севере, вплоть до земель народа дьюла, снова и снова слышали они все те же истории. Однажды у побережья появлялись огромные лодки, увешанные белыми парусами, затем лодки поменьше гребли к берегу, и в них были белые люди, которые торговали, хорошо или плохо, а потом снова уплывали до следующего года. Каждый год они задерживались чуть дольше, и иногда некоторых оставляли (в качестве выкупа? или то было наказание?), а иногда строили для себя дома. Согласно Нвембе, они добрались до Нголы, населенной племенем мбунду, после него самого, точно так же, как до него появились в землях племени калабари, а до этого — среди нембе, иджо и еще западнее, в землях бини и варри, а в северных землях, дальше по побережью, вплоть до пустыни, где ничего не растет и обитатели которой ничего не строят, но каждый день, проснувшись, спасаются бегством от ярости солнца, пока не настанет ночь и они снова не уснут. Белые люди являлись с севера. Уссе отправилась за ними в погоню. Теперь она возвращалась. Люди нри слушали эти истории и отмечали, что рассказчики испытывают неловкость. Белые люди были слабы и малочисленны, но что-то в них пугало. Что-то скрытое от них самих. Возможно, глупые иджо были правы, думал теперь Намоке: белые люди были болезнью.

И никто не знал, что делать. Ни узама, вожди народа бини во главе с обой Эсиги, теперь пробиравшиеся вдоль берега реки и похожие на аистов в своих белых одеяниях. Ни советники Алафина из Ойо, мудро кивавшие друг другу недалеко от них. Ни Аворо из Эси, тайно совещавшийся с полусотней своих предков в изысканно выстроенном святилище джу-джу, которое его подданные воздвигли за хребтом, а по окончании переговоров разберут на части и унесут. (Когда же у них у всех иссякнет терпение? — гадал Намоке. Через неделю? Через месяц?) Ни Тсоеде, эзе племени Нупе, который прибыл в паланкине высотой с тополь, переносимом шестьюдесятью рабами, и которому еще предстояло с него спуститься. Ни Ачаду от аттахов Иды, постоянно укрытый широкополой шляпой, с которой свисали платки, доходя ему до лодыжек, ни óни народа ифе, приславший самого старшего и самого младшего из своих сыновей. Ни посланцы властителя Конго, один из которых утверждал, что был в доме короля белых, но рассказывал лишь, что там было холодно, ни люди из страны Ндонго, правительница которой разрешила белым торговать, начиная от устья реки Данде. Ни одум — вечно пьяный вождь тех калабари, что живут на Авоме. Никто из племени аро, или племени урагга. или племени экверре, или племени этче, или племени аса, или племени ндокинор, или племени оки, — некоторые уже возвращались в свои деревни, те были всего в трех-четырех днях пути. Ни племя анам, жившее за рекой у Асабы, ни нди-мили-нну, ждавшие возникновения песчаного острова, который в это время года появляется посреди реки, медленно поднимаясь над поверхностью, прежде чем в одно прекрасное утро не вырастает до своих истинных размеров, ни иджо и нембе, мирно разбившие лагерь вместе — в своем роде чудо. Ни люди племени озо, которым принадлежит эта деревня или принадлежала раньше, прежде чем слово, посланное от нри, собрало более тысячи человек из примерно трех дюжин народов внутри лагеря, расползшегося по берегу реки почти до той излучины, где к широкому течению присоединялась Анамбра. Никто из них не знал, что с этим делать, как не знал, например, о том, откуда приходит дождь и куда уходит, или почему в один год ямс растет хорошо, а в другой — плохо. Поэтому они обратились к нри, и нри созвали всех на переговоры, ненадолго превратившие Оничу в город.