— Завтра здешние люди возьмут нас с собой вверх по реке, — сказала им Уссе. — Вам принесут еду и воду. Отправляемся очень рано.
Она поворачивалась, чтобы уйти, когда Диего нарушил свое молчание.
— Кто эти люди? — спросил он, указывая на ожидавшую ее троицу. — Откуда мы знаем, что им можно доверять?
— Это мои братья, — коротко ответила Уссе.
Дверь вела в маленький двор, с трех сторон огороженный стенами. Длинное низкое здание, перед которым простиралась поднятая терраса, замыкало его с дальней стороны. Очаг, расположенный посреди двора, был выметен. С одной из сторон имелось сооружение, похожее на клетку и тщательно покрытое пальмовыми листьями, но пустое. Трое белых остались одни.
Передняя часть здания разделялась на три комнаты, и в каждой было по две двери, одна из которых выходила на террасу, а другая — в гораздо более обширное помещение, крышу которого поддерживали столбы из темного дерева. Путь к двум самым дальним комнатам пролегал через это неосвещенное пространство: ни в стенах, ни в крыше не было никаких отверстий. Они были узкими, как коридоры, и располагались одна за другой, причем дверные проемы были сдвинуты относительно друг друга, так что в последней комнате царила полная темнота, и оценить ее размеры Сальвестро смог, лишь обшарив руками гладкие стены. Везде было чисто, но в воздухе стоял затхлый запах, как будто туда долгое время никто не входил. На террасе лежала груда подстилок. Сальвестро развернул их, и они с Бернардо улеглись. Диего помедлил какое-то время, словно раздумывая, следовать их примеру или нет. В конце концов он повернулся и побрел обратно в здание.
— Диего болен, — сказал Бернардо, когда тот исчез. — Я видел его прошлой ночью. Он весь дрожал.
— Если Диего и болен, то только на голову, — отрезал Сальвестро.
— Как это — на голову?
— Тихо, не то он услышит, — прошипел Сальвестро, кивая в сторону дверей. — Он не знает, что делать. Почти не разговаривает. Ему известно не больше, чем нам.
Бернардо подумал над этими словами.
— А нам ничего не известно! — выпалил он.
— Правильно, — сказал Сальвестро. — Ничего. Так что же нам следует делать?
Бернардо, не зная, что сказать, помотал головой.
— А следует нам вот что: пригнуть головы и как-нибудь изо всего этого выпутаться. И если «все это» означает, что Диего потащит за нос какого-то зверя, а нам придется следовать сзади с лопатой, то мы с тобой сделаем вот что…
Он изобразил пальцами подчеркнуто осторожную семенящую походку, проведя рукой мимо самого кончика носа Бернардо.
— Как из Прато, — сказал Бернардо, глядя на шагающие пальцы. — Или из Рима.
Как из Мууда, подумал Сальвестро. Как из Процторфа, из Марна, изо всех других деревень, откуда он крался прочь под покровом ночи. Как с острова.
Он сказал:
— Ты и оглянуться не успеешь, как мы вернемся в «Сломанное колесо» и будем уминать пироги Родольфо. Кто знает, может, у нас останется место и для хлеба?
— Для хлеба, — эхом отозвался Бернардо, смакуя несколько сумбурных воспоминаний. — И для пива?
— И для пива тоже, — подтвердил Сальвестро. — Для целых бочек пива.
В животах у них ностальгически заурчало.
Обещанная еда была доставлена позже: две старухи внесли во двор большой глиняный горшок, поставили рядом большой калабаш с водой и удалились, ни разу не посмотрев в сторону тех двоих, что наблюдали за этими действиями с террасы. Внутри горшка колыхалась серая студенистая масса, в которой были целиком сварены кукурузные початки. Бернардо опустил в горшок палец.
— Соленое, — сообщил он, сняв пробу. — Где Диего?
Диего пребывал во тьме самой дальней комнаты.
— Сир, приношу вам приветствия от Фернандо Католического, короля всей Испании. Я — дон Диего из Тортосы, слуга моего короля…
Нет. У этих слов был привкус золы. Они падали с языка, словно камни. Он начал снова.
— Сир, мой король велит мне обратиться к вам от его лица. Приветствия от Фернандо Католического, короля всей Испании, который желает подарить некоего Зверя Папе Льву… Святому отцу, Льву, нашему Папе… Медичи, не святому и не отцу, моему врагу и пособнику моего крушения. И однако же желание моего короля, а следовательно, мое собственное, состоит в том, чтобы это было исполнено. Итак, по этой причине я предстаю перед вами, король Нри.
Он стоял на коленях. Во тьме пустой комнаты он видел их перед собой, видел их разлагающиеся тела: Медичи, Кардоны, наушников и клеветников.
— Он мой враг. Я хочу его смерти.
Собственный голос звучал в его ушах незнакомо, может быть, слишком хрипло. Он провел языком по зубам. Когда придет время произносить эту речь, Уссе будет стоять рядом со своим отцом. Она теперь была другой. Он больше не знал ее. Принцесса Нри…
— Сир, — начал он снова, — для меня было огромным наслаждением семь раз возлежать с вашей дочерью, и в этом искусстве она проявила огромную опытность и сноровку. Я поимел ее в разных местах и несколькими способами, включая турецкий. Ввиду этого я молю вас вручить мне Зверя, в здешних краях называемого Эзоду, и сим обещаю вам, что на рог, который растет на конце его носа, я посажу некоего жирного понтифика, называемого в моей стране Львом. Я — Диего из Тортосы, хотя не был там долгие годы и не имею намерения вернуться, и являюсь слугой Фернандо Католического, короля всей Испании, хотя и не служу ему после бойни в Прато, а его ставленникам, скорее всего, удастся меня повесить…
Он опять остановился, чувствуя, как в горле поднимается смех, — это было странное ощущение одышки, булькавшей и клокотавшей в грудной клетке, устремляясь кверху.
— Моих спутников называют Сальвестро Быстрая Нога и Бернардо Дюжая Рука. Откуда они происходят — бог весть. Я, однако же, Диего из Тортосы…
Он снова прервался. Смеялся ли он? Было ли это смехом?
— Являюсь слугой Фернандо Католического.
Не было никакой разницы, что говорить.
— Являюсь слугой… — начал он.
Было такое чувство, что он смеется: у него болели бока, внутренности тужились от икоты веселья, рвавшейся в горло. Рот открывался и закрывался. Тело содрогалось, но тишины ничто не нарушало. Если это было смехом, то совершенно беззвучным.
Рядом с горшком уже лежали два подчистую обглоданных початка, когда Сальвестро снова появился на террасе.
— М-м-м? — спросил Бернардо.
— Говорит, что поест позже. Оставим ему его долю.
— Пм-м-му?
— Он молится, — объяснил Сальвестро, — и не хочет, чтобы его беспокоили.
Конический вулкан высотой по пояс выкашливал из своей верхушки тонкие голубые струйки дыма. Влажные дернины, окутывавшие его бока, шипели и подрагивали от пара. Тлевшее внутри дерево потрескивало, когда огонь добирался до сучков в поленьях. Дерн предназначался для недопущения воздуха, недопущение воздуха подразумевало медленное прогорание дерева, а при медленном прогорании дерева получался древесный уголь. Кроме наблюдения за всем этим дел было совсем немного: добавлять дернины, когда дым пробивался по бокам, и обеспечивать огню приток воздуха, вороша его палкой, когда дым начинал редеть. Огонь не должен гореть слишком свободно. Огонь не должен гаснуть. Готовить древесный уголь ему наскучило.