Пандора в Конго - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Санчес Пиньоль cтр.№ 24

Наверное, вам трудно поверить в то, что черепахи могут идти в настоящую кавалерийскую атаку. Но если бы люди попытались взглянуть на мир с точки зрения черепахи, то, скорее всего, обнаружили бы, что среди них есть и тихоходы, и весьма резвые экземпляры. Мария Антуанетта предприняла стремительный штурм.

Коридор был очень узок, и по дороге к двери мне неминуемо пришлось бы встретиться с ней. Безусловно, я не собирался отменять свою встречу с Нортоном только потому, что на меня напала черепаха с истерическим складом характера. Мне самому с трудом верилось в происходящее: я, Томми Томсон, собирался сразиться с черепахой, словно мы были рыцарями на средневековом турнире.

Она устремляется в атаку, мне навстречу, я тоже делаю пару шагов вперед. Из ее пасти извергается страшная белая пена. Мы идем на сближение, и я оказываюсь прямо над ней.

У меня мелькает мысль: «Сейчас я отдавлю ей лапу, пусть плачет, и пусть Пинкертонша истратит все деньги, которые я плачу ей за комнату, на ветеринаров». Но в последний момент Мария Антуанетта, используя ловкий маневр, изворачивается и обхватывает меня за щиколотку. Прикосновение шершавой кожи рептилии мне отвратительно, и я отпрыгиваю. Черепаха скрывается. Я спотыкаюсь. Шатаюсь. Падаю!

В этом конце коридора было окно, но падение на мостовую поначалу мне не грозило, если бы не две допущенные мною ошибки. Я старался не уронить папку с рукописью, зажатую у меня под мышкой, и пытался удержаться при помощи второй руки. В этом состояла моя первая ошибка.

Вторая заключалась в том, что я забыл старую истину, известную всем детям: верхняя часть тела весит больше, чем нижняя. Понимание опасности моего положения пришло ко мне только тогда, когда мои голова и грудь оказались за окном. Я отпустил папку, и листы посыпались вниз, как дождь конфетти. Но было слишком поздно. Мне не удалось удержаться, и я повис в пустоте, вцепившись всеми десятью пальцами в оконную раму.

Наверное, именно для подобных случаев изобрели выражения: «Спасите!» и «На помощь!» Но, по правде говоря, я никогда не встречал человека, который бы в драматической ситуации их применил. Так не кричит никто. У меня получилось только:

– Э-э-эй! Э-э-эй! Э-э-эй!

Не знаю точно, сколько времени я висел над мостовой и кричал. В конце концов в проеме окна появилась громадная фигура. Это был господин Мак-Маон. Слава богу! Через плечо у него было переброшено полотенце; мой сосед только что проснулся, и на лице его запечатлелось то бычье выражение, которое бывает у людей спросонок. Он тупым взглядом посмотрел вокруг, затем протер заспанные глаза и произнес с совершенно невероятным спокойствием:

– Томми, дружок, что это ты тут делаешь?

С моих губ слетело только слабое:

– Э-э-эй! – Потом я добавил плаксивым голосом: – Мак-Маон!!!

В конце концов он вытащил меня оттуда. Я опустился на стул, чтобы немного оправиться от страха. Мария Антуанетта предусмотрительно скрылась. Мне же давно пора было уходить, и времени на отмщение не оставалось. У меня и так хватало работы: собрать все листы раньше, чем их унесет ветром, оказалось нелегко.

Нортон нервничал. Во-первых, я опаздывал, а во-вторых, ему уже давно не терпелось прочитать первые главы книги. Когда мы встретились, он процедил всего несколько слов, выражая таким образом свое недовольство. Мы сели.

Книга ему явно не нравилась. Он читал мое произведение, а я – мысли, которые отражались на его лице. С каждой минутой он все больше раздражался, переворачивая страницы все быстрее и быстрее, а потом начал говорить сам с собой. Указывая пальцем на абзацы, которые вызывали у него досаду, он ворчал:

– Ну, что это такое?… а это еще зачем?… а это?… и это?

Прочитав еще несколько страниц, он заключил:

– Это Золя в Конго! Бакунин в Конго! Катилина в Конго! – Он замолчал в ожидании моего ответа, но, не дождавшись, снова в негодовании набросился на меня: – Вы отдаете себе отчет в том, какой у нас получается портрет английской аристократии? Что мне прикажете делать со всем этим зарядом классовой ненависти? В этих бумажонках я при всем желании не найду ни одного мотива для спасения Гарвея. Да за такие заявления его можно дважды повесить!

– Я не собираюсь никого призывать к восстанию, мне просто хочется написать книгу, – стал защищаться я. – А повествование, которое вы прочитали, – это точная запись событий в изложении Маркуса Гарвея.

– Вы что же, хотите, чтобы я набросился на людей, которые правят Великобританией? Кто, по-вашему, председательствует в английских судах? Робеспьеры?

Я, безусловно, мог промолчать, но не удержался:

– Хочу сказать вам, что я встречался с герцогом Кравером.

Нортон обхватил голову руками. Он проделал это очень медленно: сначала вознес их, а потом возложил на шаровидный купол своего лысого черепа. Я продолжил:

– Но это еще не самое худшее.

Нортон затаил дыхание. Его руки по-прежнему покоились на голове. Я выдержал небольшую паузу, чтобы собраться с духом, и выпалил:

– Мы пришли к джентльменскому соглашению. Он поможет мне собрать материал о походе и уточнить даты в обмен на копии написанных мною глав. Вот уже две недели, как герцог получает заказной почтой фрагменты книги.

– Господи, что за безответственного человека я нанял? – воскликнул Нортон. – Неужели вы так глупы? Кравер нам враг! Им движет одно-единственное желание – отправить Маркуса на виселицу. – Адвокат еще больше разозлился. Он заорал: – Вы с ума сошли! Нет! Извините! Это я сумасшедший! Это я поручил работу другому человеку и выбрал для этого вас! Наемника, который при первой же возможности рассказывает все военные тайны офицеру генерального штаба противника!

Он поднялся со стула и стал бегать взад и вперед по кабинету, заложив одну руку за спину и жестикулируя второй, словно опереточный диктатор. Его обвинения превратились в монолог:

– Вы дикий анархист! Основная масса писателей – это профессиональные подхалимы. А я на свою голову нанял настоящего писаку-террориста!

Никогда раньше при мне адвокат не выходил из себя. Сейчас я видел перед собой совершенно другого человека, незнакомого мне Эдварда Нортона. Страсти в нем кипели. Я понял, что ему, по всей вероятности, было свойственно глубоко прятать самую необузданную сторону своей личности. Полагаю, что в каждодневной жизни он прилагал немалые усилия к тому, чтобы направить свою природную ярость в русло судебной практики. Я тоже поднялся со стула:

– Если вы хотите расторгнуть контракт со мной – пожалуйста. – И направился к двери.

– Томсон!

Я обернулся. Нортон стоял в глубине комнаты навытяжку, плотно сдвинув ноги, – твердый и спокойный. Несмотря на приступ страшной ярости, испытанный им пару минут назад, на его одежде не появилось ни одной морщинки. Он сказал:

– Сядьте.