– Глеб, так не честно! Я не хочу в
тюрьму. Я наделала ошибок, но я постаралась исправить их. Ты забываешь, что в
любой момент я могу выбросить тебя из машины. Твоя жизнь находится в моих
руках.
– Я тебя посажу, – упрямо повторил
Глеб и потерял сознание.
Я смахнула слезы и прибавила скорость. Стрелка
на спидометре зашкаливала. Доехав до ближайшей больницы, я передала Глеба
врачам, села в приемном покое и стала молить бога только об одном – чтобы Глеб
остался жив.
Глава 10
Все остальное происходило словно в тумане.
Глеба прооперировали и увезли в палату интенсивной терапии. Узнав, что его
жизнь вне опасности, я дошла до автобусной остановки и поехала к Тамаре. В
больнице оставила ей деньги, которые взяла из бумажника Глеба, и пошла на
работу. В гримерной на моих запястьях закрылись наручники.
На улице рядом с баром кроме допотопного
милицейского «газика», приехавшего забирать меня, стоял черный «Опель», за
рулем сидел тот самый тип, который преследовал меня последних три дня. Увидев
меня, он недобро усмехнулся и выразительно провел ребром ладони по горлу. Я
вздрогнула и быстро села в машину. Как только «газик» тронулся, я обернулась,
помахала черному «Опелю» рукой и вновь опустила голову.
Больше всего я боялась, что меня арестовали в
связи с Максом, но, как выяснилось, напрасно. Мне шили покушение на Глеба. Он
сделал заявление и мечтал упрятать меня за решетку. Через несколько дней взяли
Михаила, который лежал в одной из подмосковных больниц, и других мужчин,
присутствовавших на ритуале. Седоволосый, стрелявший в Глеба, выжил. Ранение у
него оказалось несерьезным, и вскоре он тоже попал в тюрьму. Несколько раз мне
пришлось встречаться с Глебом на очной ставке. Глеб был резок и смотрел на
меня, как смотрят на заклятого врага. Состоялся суд. Мне дали три года колонии
общего режима.
Я не могла представить, что выпаду из жизни на
три года. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Я не чувствовала
себя виноватой по отношению к Глебу – в конце концов, он сам загнал меня в угол
своим предательством. И потом, он, как всегда, оказался победителем, а я – за
бортом.
Мне было очень тяжело привыкать к этому
страшному слову – преступница. Я и преступница – нет, этого не может быть! «В
чем, в чем моя вина?» – мучила меня по ночам одна мысль. В том, что я
по-настоящему, всем сердцем полюбила Глеба, а он так жестоко обошелся со мной?
В том, что у меня нет богатых родителей, владеющих недвижимостью за границей? В
том, что жизнь заставила меня выступать в стриптиз-баре, вместо того чтобы
танцевать на сцене приличного театра? Глебу все давалось легко: деньги,
выпивка, женщины, машины, а мне приходилось своим горбом зарабатывать на
более-менее сладкий кусок!
Со страхом и болью в сердце я вспоминала
несколько месяцев, проведенных в СИЗО. Там была масса народу. Двухъярусные
кровати, переполненные камеры... Некоторые спали прямо на полу.
Когда я зашла в камеру, мне подстелили под
ноги полотенце. Я равнодушно перешагнула через него, а потом оказалось, что
такое полотенце стелится для каждой новенькой. Мои сокамерницы хотели
посмотреть, буду ли я вытирать об него ноги или нет. Тех, кто вытирал, сильно
избивали. Это считается «в падлу». Это нарушение правил. Мне повезло – меня
лишь несколько раз ударили, сообщив, что наступать можно только на половую
тряпку. Это был первый урок, причем самый безобидный. Сокамерницы, зная, что я
пострадала из-за любви, жалели меня и проклинали Глеба. А Глеб... Глеб простил
меня на суде, заявив об этом на весь зал. Я подумала, что меня оправдают, но
оказалось, что наши законы не признают сантиментов.
Когда меня отправляли по этапу, я впервые за
долгие месяцы разрыдалась. Поезд уносил меня из Москвы в никуда. Что будет
дальше, не хотелось даже думать.
В зоне пару дней меня выдержали в карантинной
комнате, а затем отправили в отряд. Мне пришлось работать на швейной фабрике.
Шили простыни, наволочки. Самое главное – это выполнить норму, иначе лишат
пайка.
Кроме административных законов на зоне
существовали свои неписаные правила, с которыми приходилось считаться.
Предпочтение отдавалось тем, кто сидит не в первый раз. Им выделяли лучшее
место, им же отдавали часть съестного из посылок от родных. Нельзя было есть
одной, втихомолку, нельзя было курить, не поделившись сигаретами со «старшей».
Особенно в зоне любили чай. Тут его называли «чифирь». Один раз мне довелось
его попробовать, и меня тут же вывернуло наизнанку. Другие же от него просто
балдели. Многие глотали «колеса» – особые таблетки, помогающие забыться.
На зоне меня встретили миролюбиво! Подошли
девчонки и предложили чифирнуть. Глядя на мои страдания, они в один голос стали
меня убеждать, что очень скоро я буду чифирить как ненормальная, предлагая себя
ментам за пачку чая. Со мной делились передачами, изредка выговаривая за то,
что я не вношу свою лепту в общий котел.
Я никогда не была «шестеркой» и всегда умела
за себя постоять. В первый же день на зоне девчонки решили это проверить. Ко
мне подошла одна из них и попросила постирать ее колготки. Мол, она не может
отлучиться с локального участка, а ей срочно понадобились чистые. К счастью, я
сразу поняла, что если сделаю это, то буду стирать до конца срока. Мой отказ
восприняли нормально и больше с предложениями подобного рода не подходили.
Девчонки послабее выполняли любые работы, например вставали рано утром и
чистили ботинки остальным. Если они не справлялись со своими «обязанностями»,
их избивали.
Тут действует звериный закон. Наезжают на
слабых и безвольных. Если будешь бояться, то тебя моментально добьют. Я поняла,
что бояться нельзя, и сразу сумела поставить себя. Тем, кто пытался наехать на
меня, я всегда давала понять, что мне терять нечего. По большому счету я уже
все потеряла.
– Я мотаю срок за покушение на убийство,
учтите это. Я потеряла все: мужа, сестру, любимого человека, работу, уважение
близких людей, мне больше терять нечего, – говорила я тем, кто пытался
записать меня в «подлипалы».
Главное – не опускаться, твердила я себе.
Иначе затюкают так, что перестанешь быть человеком. Уважают только сильных.
Выживают только те, кто хитрее и умнее. Не обязательно иметь мощные габариты.
Можно иметь хрупкую фигуру, но зато сильную волю. Хлюпиков не любят нигде, а
здесь, на зоне, особенно.