Мы замолчали. Наверное, каждый думал о своем.
Я о Глебе, а Танька о своем муже. Интересно, почему умирает любовь? Может быть,
от усталости, а может, от того, что у сердца тоже есть пределы. Когда нас
бросают, мы пытаемся найти тысячу объяснений этому. Нас бросили потому, что
разлюбили. Нужно уметь смотреть правде в глаза. Только здесь, на зоне, я поняла
это.
– О чем думаешь? – тихо спросила
Танька.
– О Глебе.
– А кто это?
– Это тот человек, из-за которого вся моя
жизнь пошла наперекосяк.
– Это он тебя сюда засадил?
– Да, я хотела его убить.
– Ты его по-прежнему любишь?
– Не знаю. Я не могу свыкнуться с мыслью,
что он меня разлюбил.
– У одного священника спросили: «Что
делать, если вас больше не любят?» «Взять свою душу и уйти», – ответил он.
– Легко сказать, но как это сделать,
особенно когда каждую ночь мучают воспоминания? Безнадежность – страшная вещь,
я никак не могу привыкнуть к ней.
– Что же в нем было такого особенного,
что ты так сильно по нему убиваешься?
– Лимузин длиной в семь с половиной
метров, – грустно улыбнулась я.
– Он у тебя что, певец, что ли, какой-то,
если на лимузине ездит?
– Нет. Обычный новый русский со своими
причудами.
– Так ты кого больше любила – Глеба или
его лимузин?
– Глеба на лимузине, – ответила я.
– Ладно, Дашка, не переживай. Вот только
отсюда выкарабкаемся, я тебя на чем угодно прокачу. Позвоним в сервис, где
можно заказать лимузин, и будем кататься, пока тебе не надоест, по ночной
Москве.
– Боюсь, что такое удовольствие нам будет
просто не по карману.
– А вот и нет. Я же тебе говорила, что
вращалась в таких кругах, где люди любят пошиковать и пожить в свое
удовольствие.
– Что это за круги?
– Мой отец состоит в крупной преступной
группировке и занимает в ней довольно высокое положение. Он один из старших.
Давай я тебе объясню попонятнее. Вот есть производство. Кто на нем самый
главный?
– Директор, кто ж еще?
– Так вот, мой отец заместитель
директора, только не производства, усекла?
– Усекла.
– У него есть деньги, власть и надежные
связи.
– Тогда какого черта ты тут сидишь?
– А меня скоро отсюда вытащат. Просто я
сразу наглупила. Не надо было признаваться, что это я убила любовницу своего
мужа. Написала, дура, чистосердечное признание с перепугу! Короче, усложнила
все дело. Еще следак дрянной попался... Папик его после этого на пенсию
отправил.
– Как это?
– Несчастный случай произошел. А дело мое
послали на повторное рассмотрение. Скоро я не только выберусь из этого дурдома,
но с меня снимут все обвинения. Как только я освобожусь, то сразу наеду на
папика, чтобы он вытащил тебя.
– Нет, Танька, меня вытащить невозможно.
Мне три года придется отсидеть как миленькой. Богатых родственников у меня нет,
похлопотать за меня некому. Мне даже посылки никто не шлет.
– Я же сказала, что вытащу тебя сразу,
как только выйду сама. Отпустят тебя досрочно за хорошее поведение или
переведут на условный срок. Папик что-нибудь придумает, не переживай!
– Таня, а как твой муж?
– В смысле?
– Какие между вами отношения с тех пор,
как ты убила его любовницу?
– Приезжал два раза. Прощения просил.
– За что?! – выпучила я глаза.
– За то, что завел себе любовницу и
принялся вбухивать наши деньги в ее гардероб. Он же не дурак. Если его из нашей
семьи вышвырнут, он на улице останется. А кому охота из классной кормушки
вылетать? Сейчас все зависит от меня. Если я скажу папику, что этот придурок
мне больше не нужен, он пнет его так, что моему дорогому муженьку долго
придется зализывать раны. А если папик разозлится, то может его и на тот свет
отправить!
– А ты что решила?
– Поживем – увидим. Я тут соображать не
могу. У нормального человека в колонии мозги атрофируются. Разве в этом
скотском бараке можно что-нибудь придумать? По-моему, нет. Ничего, осталось
совсем немного. Худа без добра не бывает. Попала в это дерьмовое место, зато
тебя встретила. Я всегда мечтала о такой подруге, как ты. На воле подружки с
меня только деньги пытались тянуть, а без денег не стали бы и разговаривать. Я
поэтому их всех отшила. Дашка, а ты что, и вправду стриптизершей была?
– Была. А что тут такого?
– Да чудно как-то... Тебе нравилось
обнажаться?
– Мне нравилось танцевать и нравились
деньги, которые нам платили. Мне нравилось работать с шестом, совершенствовать
пластику. Мне нравилось все, кроме консумации. Ее я всегда ненавидела.
Я замолчала, увидев, что Танька спит. Я
улыбнулась и тоже постаралась уснуть, но не смогла. В секции постоянно горит
тусклый свет. Я никак не могу к нему привыкнуть. От такого освещения многие
посадили зрение, и я в том числе. Иногда девчонки не выдерживают и завешивают
лампочку газетой. Если в глазок заглядывает дежурный, он тут же открывает дверь
и громко кричит: «Снимите!»
Глава 11
Я проснулась от приглушенного стона и, открыв
глаза, быстро вскочила и закричала от ужаса. Четверо девчонок накинули на
Танькину шею полотенце и пытались ее задушить. Даже при тусклом свете было
видно, что Танька начала синеть, изо рта ее шла пена. Не раздумывая, я схватила
табуретку и принялась молотить ею всех без разбора. Девчонки, не выдержав
такого напора, разбежались. Танька лежала без движения.
– Убью, суки! – кричала я, брызгая
слюной. – Замочу, гадины, мне терять нечего!
– Мы хотели эту интеллигенточку замочить,
чтобы ей не западло было с нами из одной кружки пить, – сказала рослая
деваха, вытирая кровь.
– Я вас сама быстрее замочу! –
прошипела я и бросилась к Таньке.
Девчонки отошли в сторону и стали шептаться.
Не обращая на них внимания, я склонилась над подругой. Она была без сознания.
– Танька, ты жива? – потрясла я ее
за плечо.
Танька молчала. Я взяла ее за запястье – пульс
прощупывался с трудом. Почувствовав, как на лбу выступил холодный пот, я бросилась
к двери и стала стучать изо всех сил.