— Здесь где-то есть штопор. Только не откупоривайте «Ротшильда».
[42]
— Он подмигнул и закрыл створку. Наступила непроглядная темнота.
— Садитесь и располагайтесь поудобнее, — прошептал Том. — И с этого момента не двигайтесь, пока не услышим его крика.
— Постойте, — перебила его Дайна. — Кто назначил вас главным? И вообще, с какой стати вы прячетесь?
— Главных здесь нет, — огрызнулся Том. — Мы должны сотрудничать. Иначе, госпожа полицейская, не успеют часы пробить полночь, как мы все снова загремим в тюрьму. Я был за решеткой и, как видите, уцелел. Так что предлагаю вам поостыть и…
— Какого черта? — вспыхнула Дайана.
— …держаться друг друга. Ради вежливости объясню: я освобожден условно-досрочно.
— И что?
— Поэтому прячусь. Не имею права общаться со своими бывшими сообщниками. А теперь я хочу помолчать, чтобы нас никто не услышал.
Держаться друг друга… Пистолет Дайаны лежал в машине в отделении для перчаток. Проклятие! Если необходимо бежать, надо лететь, задрав хвост, к гаражу, пока еще не подъехали те, кого несет сюда нелегкая. Если только они охотятся за ними. Но зачем? Этого Дайана понять не могла. На шоссе за ними никто не следил — она постоянно проверяла в зеркальце заднего обзора. Никто не гнался. Дайана опустилась на бетонный пол, села, скрестив ноги, и привалилась плечом к стеклянным горлышкам бутылок на стеллаже за спиной. Она чувствовала себя беспомощной. Во власти находившегося наверху профессора с поехавшей крышей. Хотя крыша у него сразу встала на место. Очевидно, до этого была одна лишь поза? Или в нем действительно уживались два человека? Он учил первокурсников английскому языку, был приятным малым, чуточку бестолковым, но в целом неплохим. Но до того лишь момента, пока прошлое не похлопало его по плечу. И тогда превратился в прежнего крутого, расчетливого радикала с единственной мыслью — выжить. А кто бы вел себя по-другому в его положении? Теперь Дайане оставалось сидеть и ждать. Не трепыхаться. Сохранять спокойствие и ясную голову. И быть готовой бежать.
Снова бежать. Дайана замедлила дыхание, стала вдыхать глубоко и ровно и потерла затылок, уговаривая надпочечники повременить хотя бы минуту и не выбрасывать с такой интенсивностью в кровь адреналин. Он ей пока не требуется.
Гейл увидела, что Дайана села на пол, и последовала ее примеру. Том устроился рядом. Обнял за талию. Гейл подумала, не стоит ли отстраниться, отодвинуться в сторону? Но ей не хотелось этого делать. Сказывались годы за решеткой, где человек лишен естественной потребности — любить и быть любимым. Сказывались ночи, когда она думала о Томе и, хотя понимала, почему он с ней не может связаться, все-таки недоумевала, почему он этого не делает. Том притянул ее к себе, прижал к груди, нагнулся поцеловать волосы.
— Теперь не упустить ни единого дня, — прошептал ей в самое ухо.
Из темноты донесся тяжелый, раздраженный вздох.
— Остынь, — тихо проговорила Гейл.
— Нет нужды, — ответила Дайана. — Я и так настолько окоченела, что вся кожа в пупырышках.
Вот что, наверное, переживает мать-одиночка, подумала Гейл, которую в кои-то веки пригласили на свидание, а у нее на руках упрямый ребенок. Но Дайана должна знать: как бы Гейл ни хотелось завести семью, излишне уступчивой она не будет. Она могла поддаться обольщению Тома, это было нетрудно. Однако уступчивость — путь не для Гейл, это что-то вроде неведомой тропинки, которая прячется в густых кустах и заросла травой. Не в ее характере выбирать такие тропы. А если она даже решится ступить на нее, то начнет плутать и спотыкаться. Она сознавала: Том пользуется ситуацией, чтобы смягчить боль, которую сам ей причинил. И еще понимала, что он смотрит на все по-иному. Он никому не морочил голову — он лгал себе, и причем искренне, как какой-нибудь прекраснодушный политик.
Сидя в темноте, Гейл уговаривала себя, а сама была натянута, как нейлоновая веревка во время игры в перетягивание каната. Кожа горела в предвкушении его прикосновений. Она хотела отстраниться, но не могла ни пошевелиться, ни освободиться из восхитительных объятий Тома. Ее обволакивала его сила; мысли бесконтрольно взлетали и с такой стремительностью носились в голове, что приходилось гоняться за каждой и ловить по одной, и лишь тогда она вникала в их смысл.
На верхнем этаже раздался топот сапог, послышался властный низкий мужской голос. И нервный ответ Криса. Новые вопросы и новые ответы «Я не знаю». Гейл глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Освободилась из рук Тома, но осталась рядом — только чтобы между ними был прохладный воздух подвала. Гейл к этому давно приспособилась — сохранять привычную дистанцию между собой и любым находившимся поблизости живым существом. Это ей было знакомо. Она прислушивалась к голосам наверху, стараясь сообразить, не грозит ли опасность. Последовали новые вопросы. С таким баритоном только петь в «Метрополитен-опера». Но слов не разобрать. Прозвучал голос Мишелл — легкий, мелодичный, но очень серьезный. Вновь что-то сказал представитель власти. Шарканье ног на месте…
— Слава тебе Господи! — выдохнула Дайана.
Они сидели в темноте, пока не услышали у двери шаги Криса. Погреб наполнился светом, который заставил их зажмуриться, закрыть руками глаза. Том легко вскочил и подал руку Гейл. Она позволила ему помочь ей подняться.
— Меня до сих пор ломает после нашей гонки, — призналась она.
— Еще бы, — произнес Том.
Крис дождался, пока они покинут погреб, и нырнул внутрь взять вина.
— Не знаю, как вы, а я хочу откупорить бутылочку.
Дайана спустилась следом и захватила еще две:
— Какой вам смысл бегать вверх-вниз всю ночь?
Крис усмехнулся и придержал перед ней дверь. А наверху продолжил:
— Нас посетили два судебных маршала. Я не понял, как много они знают, но вряд ли они искали что-нибудь определенное, да и действовали с прохладцей. Сказали, что выполняют приказ, правда, не упомянули чей, проверять подряд, — кивок в сторону Гейл, — всех бывших твоих сообщников. У меня сложилось впечатление, что кто-то воспользовался твоим побегом, чтобы обновить наши досье.
— Не такая уж неправдоподобная мысль, если принять во внимание сегодняшние настроения в стране. — В голосе Тома сквозило облегчение; вертикальная морщина между бровями разгладилась.
В гостиной он сел рядом с Гейл на один из диванов, но оставил ей достаточно места. Дайане показалось, что комната изменилась. Наверное, от того, что были закрыты ставни и плотно задернуты шторы.
— Номера на вашей машине настоящие? — спросил Крис.
— Она взята напрокат, — объяснила Гейл. — На вымышленную фамилию.
— Надо поменять. Уверен, автомобиль уже вычислили. И разослали радиограммы по всем точкам.
Дайана слушала Криса и восстанавливала в памяти мягкий допрос, которому подвергли его и жену. Профессор владел собой, но недостаточно, окружающие поняли, что это дается ему с усилием и он нервничает. Дайана не осуждала его. Сама была в растрепанных чувствах и не избавилась от страха, который нахлынул на нее, когда она оказалась в подвале с двумя беглецами и без кобуры на бедре. Чего уж тут хорошего. Дайана отошла к кухонной стойке, налила себе вина и, прислушиваясь, о чем говорят в гостиной, выпила быстрыми глотками. Затем выскользнула в дверь и двинулась в гараж за пистолетом.