Так как за всякой церемонией следует званый обед, то по
окончании обряда крещения все уселись за стол. Нижнебретонские шутники
говорили, что вино не нуждается в крещении. Г-н приор толковал, что вино, по
словам Соломона
[18],
веселит сердце человеческое. Г-н епископ добавил от себя,
что патриарх Иуда привязывал ослика к виноградной лозе и окунал плащ в
виноградный сок
[19],
чего, к великому сожалению, нельзя сделать в Нижней
Бретани, которой бог отказал в винограде. Каждый старался отпустить
какую-нибудь шутку по поводу крещения Простодушного и наговорить любезностей
крестной матери. Судья, неизменно вопрошающий, спросил гурона, останется ли он
верен христианским обетам.
– Как же, по-вашему, могу я изменить обетам, – ответил
гурон, – когда я дал их в присутствии мадемуазель де Сент-Ив? Гурон
разгорячился; он много раз пил за здоровье своей крестной матери.
– Если бы вы крестили меня своей рукой, – сказал он, – то не
сомневаюсь, меня обожгла бы холодная вода, которую лили мне на затылок.
Судья нашел, что это чересчур уж поэтично, ибо не знал, как
распространен в Канаде аллегорический стиль. Крестная же мать осталась
чрезвычайно довольна.
Новокрещеного нарекли Гераклом. Епископ Малуанский все доискивался,
что это за святой, о котором он никогда не слыхал. Иезуит, отличавшийся большей
ученостью, объяснил, что это был угодник, совершивший двенадцать чудес. Было
еще тринадцатое, которое одно стоило остальных двенадцати, однако иезуиту не
пристало говорить о нем: оно состояло в превращении пятидесяти девиц в женщин
на протяжении одной ночи. Некий находившийся тут же забавник стал усиленно
восхвалять это чудо. Все дамы потупились и решили, что Простодушный, судя по
внешности, достоин того святого, имя которого получил.
Глава 5
Простодушный влюблен
Надо признаться, что после этих крестин и этого обеда м-ль
де Сент-Ив до страсти захотелось, чтобы г-н епископ сделал ее вместе с г-ном
Гераклом Простодушным участницей еще одного прекрасного таинства. Однако же,
будучи благовоспитанной и весьма скромной, она даже самой себе не решалась
сознаться до конца в своих нежных чувствах. Когда же вырывались у нее взгляд,
слово, движение или мысль, она обволакивала их покровом бесконечно милого
целомудрия. Она была нежная, живая и благонравная девушка.
Едва только г-н епископ уехал, Простодушный и м-ль де
Сент-Ив встретились как бы случайно, вовсе не помышляя о том, что искали этой
встречи. Они разговорились, не предвидя заранее, о чем поведут речь.
Простодушный начал с того, что любит ее всем сердцем и что прекрасная Абакаба,
по которой он с ума сходил у себя на родине, никак не может сравниться с нею.
Барышня ответила с обычною своей скромностью, что надобно поскорее переговорить
об этом с его дядюшкой, г-ном приором, и с его тетушкой, что она, со своей
стороны, шепнет об этом словечко своему дорогому братцу, аббату де Сент-Ив, и
что она льстит себя надеждою на общее согласие.
Простодушный отвечает, что не нуждается ни в чьем согласии,
что находит крайне нелепым спрашивать у других совета, как ему следует поступить,
что раз обе стороны пришли к соглашению, нет надобности привлекать для
примирения их интересов третье лицо.
– Я ни у кого не спрашиваюсь, – сказал он, – когда мне
хочется завтракать, охотиться или спать; мне хорошо известно, что в делах любви
неплохо заручиться согласием той особы, к которой питаешь любовь; но так как
влюблен я не в дядюшку и не в тетушку, то не к ним надо обращаться мне по этому
делу, и вы тоже, поверьте мне, отлично обойдетесь без господина аббата де
Сент-Ив.
Красавица бретонка пустила, разумеется, в ход всю тонкость
своего ума, чтобы ввести гурона в границы приличия. Она даже разгневалась,
однако вскоре опять смягчилась. Неизвестно, к чему бы привел в конце концов
этот разговор, если бы на склоне дня г-н аббат не увел сестру в свое аббатство.
Простодушный не препятствовал дядюшке и тетушке улечься спать, так как они были
несколько утомлены церемонией и затянувшимся обедом, но сам он часть ночи
провел за писанием стихов к возлюбленной на гуронском языке, ибо надобно
помнить, что нет на земле такой страны, где любовь не обращала бы влюбленных в
поэтов.
На следующий день после завтрака его дядюшка в присутствии
м-ль де Керкабон, пребывавшей в полном умилении, повел такую речь:
– Хвала небесам за то, что вам выпала честь, дорогой племянник,
стать христианином и бретонцем! Но этого еще недостаточно; годы у меня уже
довольно преклонные; после брата остался только маленький клочок земли, который
представляет собой ничтожную ценность; зато у меня доходный приорат; если вы,
как я надеюсь, пожелаете стать иподьяконом, то я переведу приорат на вас, и вы,
утешив мою старость, будет жить затем в полном довольстве.
Простодушный ответил:
– Всяких вам благ, дядюшка! Живите, сколько поживется. Я не
знаю, кто такой иподьякон и что значит перевести приорат, но я пойду на все,
лишь бы обладать мадемуазель де Сент-Ив.
– Ах, боже мой, что вы такое говорите, племянник? Вы, стало
быть, любите до безумия эту красивую барышню?
– Да, дядюшка.
– Увы, племянник, вам нельзя на ней жениться – Нет, очень
даже можно, дядюшка, потому что она не только пожала мне руку на прощание, но и
обещала, что будет проситься за меня замуж, и я, конечно, на ней женюсь.
– Это невозможно, говорю вам: она – ваша крестная мать;
пожимать руку своему крестнику – ужасныи грех; вступать в брак с крестной
матерью не разрешается; это запрещено и божескими и людскими законами.
– Вы шутите, дядюшка! Чего ради запрещать брак с крестной
матерью, если она молода и хороша собой. В книге, которую вы мне подарили,
нигде не сказано, что грешно человеку жениться на девушке, которая помогла ему
креститься. Я вижу, у вас тут каждый день происходит множество вещей, о которых
нет ни слова в вашей книге, и не выполняется ровно ничего из того, что в ней
написано; признаюсь, это и удивляет меня и сердит. Если под предлогом крещения
меня лишат прекрасной Сент-Ив, то, предупреждаю вас, я увезу ее и раскрещусь.
Приор совсем растерялся; сестра его заплакала.
– Дорогой братец, – проговорила она, – мы не можем
допустить, чтобы наш племянник обрек себя на вечную гибель. Святейший папа
может дать ему дозволение на этот брак, и тогда он будет по-христиански
счастлив с той, кого любит.