— Ты узнал, кто это? — спрашивает Бойл на другом конце линии. Голос его звучит резко и пронзительно, чеканя каждый слог. Он явно в нетерпении. И очень сердит.
— Разумеется. Рад тебя слышать, Эрик.
Я специально воспользовался его старым псевдонимом вместо Карла Стюарта. Ему ни к чему знать, что и его я тоже вычислил.
— Ты один? — спрашивает он.
Клаудия еще выразительнее поджимает губы и наклоняет голову, испепеляя меня взглядом.
— Конечно, Клаудия здесь, рядом…
— Держись от этого дела подальше, Уэс. Это не твоя драка. Ты меня слышишь? Это не твоя драка.
Связь прервалась. Голос Бойла пропал. Он повесил трубку.
— Нет, все просто прекрасно, — говорю я в мертвый микрофон. — Увидимся. До встречи.
Я, конечно, не лучший в мире лжец, но достаточно хороший, чтобы убедить Клаудию, что ничего особенного не случилось.
— В чем дело? — ядовито интересуется она.
— Это… звонил Мэннинг. Он сказал, что ему понадобится еще несколько минут…
Сузив глаза, она обдумывает услышанное. У меня за спиной факс с ворчанием возрождается к жизни. Я подпрыгиваю от неожиданности. Такое ощущение, что в меня снова стреляли.
— Что такое? — подозрительно спрашивает она.
— Ничего… просто… звук напугал меня.
Почти целый год после покушения громкие выхлопы автомобильных глушителей, грохот захлопываемых дверей… даже перестрелки в кино… все громкие звуки заставляли меня заново переживать те ужасные мгновения, когда Нико стрелял в президента. Врачи говорили, что со временем это пройдет. И это действительно прошло. А сейчас вновь вернулось.
Клаудии знакомо это выражение у меня на лице. Она делает паузу и продолжает гораздо более мягким, но по-прежнему безапелляционным тоном.
— Тебе уже давно пора быть там.
Вся ее жизнь подчинена одной цели.
— Уже иду… просто я все-таки хочу получить этот список. Вы же знаете, он предпочитает помнить имена, — добавляю я, приписывая Мэннингу очередную добродетель. Эта уловка позволяет мне выиграть несколько секунд.
К тому времени, когда я поворачиваюсь к факсу, титульная страница уже прошла. Как и половина последней.
Я хватаю левый угол страницы, пока она, сворачиваясь в трубочку, выползает из аппарата, а потом вытягиваю шею, пытаясь читать вверх ногами. В верхнем углу значится — «Вашингтон пост». Насколько я могу судить, это что-то связанное с комиксами. Хагар де Хоррибл… Битли Бэйли.
[18]
Но когда картинка с Битли Бэйли выползает из машины, я вижу, что на пустом месте справа от рисунка что-то написано: буквы неровные и прыгающие, как если бы кто-то писал на приборном щитке движущегося автомобиля. Для нетренированного глаза эти каракули совершенно нечитабельны. К счастью, мои глаза проходили необходимую тренировку в течение многих лет. Почерк Мэннинга я узнаю где угодно.
Губ. Роше… М. Хитсон, — читаю я про себя.
Слова на следующей строке кажутся еще более бессмысленными. Хозяйка — Мэри Энжел.
Роше — бывший губернатор Нью-Йорка, но кто такие Хитсон или Мэри Энжел? Никаких ассоциаций.
С шипением из машины выползает остаток страницы, на ней больше нет ничего, кроме комиксов. Пинатс, Гарфилд и Блонди.
Это и есть последний фрагмент головоломки Бойла? Я снова опускаю взгляд на несколько фраз, написанных от руки. Губ. Роше… М. Хитсон… Мэри Энжел. Полнейшая бессмыслица. Три имени без всякой информации? Я вновь вчитываюсь в них, надеясь на озарение. Это та самая последняя страница, которую Бойл получил перед тем, как оставить укрытие и вновь выбраться на свет. Восемь лет в качестве мертвеца, и вот это заставило его возродиться к жизни? Губ. Роше… М. Хитсон… Хозяйка — Мэри Энджел. По-прежнему ничего, никакого смысла.
— Уэс, он уже здесь, — окликает меня Клаудия, исчезая в коридоре.
— Иду! — кричу я вслед, глядя, как последние черты Битла Бэйли вылезают из машины. Я уже поворачиваюсь, чтобы бежать, и тут титульная страница падает на пол. Наклонившись, чтобы поднять ее, я бросаю взгляд на строку с надписью «Количество страниц». К моему удивлению, там стоит цифра 3.
Факс снова икает, и ко мне ползет последняя страница. Библиотекарь говорила, что документ был объемом в одну страницу. Так оно и есть… только двусторонний. Лицевая сторона и обратная.
Я склоняюсь над факсом и пытаюсь читать документ, пока свежеотпечатанная строка выползает из аппарата. Как и страница с комиксами, она имеет тот же светло-серый оттенок, что и фотокопированная газетная страница, на полях которой снова видны президентские каракули. Но пока я читаю их про себя, картинка на фотографии получается передержанной и опять расплывается.
— Уэс… — окликает меня от двери президент.
— Иду! — кричу я, хватаю сумку, вырываю страницу из факса и бегом устремляюсь в коридор. Перед тем как сунуть лист в карман пиджака, я бросаю на него последний взгляд. Ничего не понимаю. За каким чёртом Бойлу могло понадобиться вот это?
Глава двадцать седьмая
— Это тот самый мальчишка, которого я ранил, не так ли? — прошептал Нико, глядя на недавнюю фотографию Уэса. — Невинная жертва.
— На любой войне есть невинные жертвы, — ответил Рим-лянин. — Но мне нужно знать…
— Он стал старше…
— С тех пор прошли годы, Нико. Разумеется, он стал старше.
Нико пододвинул снимок поближе.
— Я ведь сломал его, верно? Сейчас он сломлен.
— Прошу прощения?
— В его глазах, — ответил Нико, полностью сосредоточившись на фотографии. — Я видел такой взгляд… в бою… у мальчишек в бою был такой взгляд.
— Не сомневаюсь, что так оно и было, — сказал Римлянин, выхватывая снимок и пытаясь вернуть Нико в нужное русло разговора. — Необходимо, чтобы ты сказал мне, может ли он…
— Мы освобождали их от дежурств и караулов, когда у них появлялось такое выражение в глазах, — почти с гордостью сообщил Нико. — Они теряли из виду причину.
— Именно так. Они теряли из виду причину. Давай остановимся на этом. — Постукивая пальцем по снимку Уэса, Римлянин добавил: — Помнишь, что он сказал о тебе? На слушаниях в суде, несколько лет назад?
Нико хранил молчание.
— Как он тогда тебя назвал? Дикарем?
— Чудовищем, — проворчал Нико.
Римлянин сочувственно покачал головой. Он прекрасно помнил слова Уэса. Но, как и при ведении любого допроса, главное всегда скрывалось в мелких деталях.
— И после этого ты о нем ничего не слышал? — поинтересовался Римлянин.