Все они таили в себе какую-то страшную притягательную силу.
Они снились Дориану по ночам, тревожили его воображение днем. Эпоха Возрождения
знала необычайные способы отравления: отравляла с помощью шлема или зажженного
факела, вышитой перчатки или драгоценного веера, раззолоченных мускусных
шариков и янтарного ожерелья. А Дориан Грей был отравлен книгой. И в иные
минуты Зло было для него лишь одним из средств осуществления того, что он
считал красотой жизни.
Глава 12
Это было девятого ноября и (как часто вспоминал потом
Дориан) накануне дня его рождения, когда ему исполнилось тридцать восемь лет.
Часов в одиннадцать вечера он возвращался домой от лорда
Генри, у которого обедал. Он шел пешком, до глаз закутанный в шубу, так как
ночь была холодная и туманная. На углу Гровенор-сквер и Саус-Одли-стрит мимо
него во мгле промелькнул человек, шедший очень быстро с саквояжем в руке.
Воротник его серого пальто был поднят, но Дориан узнал Бэзила Холлуорда.
Неизвестно почему, его вдруг охватил какой-то безотчетный страх. Он и виду не
подал, что узнал Бэзила, и торопливо зашагал дальше.
Но Холлуорд успел его заметить. Дориан слышал, как он
остановился и затем стал его догонять. Через минуту рука Бэзила легла на его
плечо.
— Дориан! Какая удача! Я ведь дожидался у вас в библиотеке с
девяти часов. Потом наконец сжалился над вашим усталым лакеем и сказал ему, чтобы
он выпустил меня и шел спать. Ждал я вас потому, что сегодня двенадцатичасовым
уезжаю в Париж, и мне очень нужно перед отъездом с вами потолковать. Когда вы
прошли мимо, я узнал вас, или, вернее, вашу шубу, но все же сомневался… А вы-то
разве не узнали меня?
— В таком тумане, милый мой Бэзил? Я даже Гровенор-сквер не
узнаю. Думаю, что мой дом где-то здесь близко, но и в этом вовсе не уверен…
Очень жаль, что вы уезжаете, я вас не видел целую вечность. Надеюсь, вы скоро
вернетесь?
— Нет, я пробуду за границей месяцев шесть. Хочу снять в
Париже мастерскую и запереться в ней, пока не окончу одну задуманную мною
большую вещь. Ну, да я не о своих делах хотел говорить с вами. А вот и ваш
подъезд. Позвольте мне войти на минуту.
— Пожалуйста, я очень рад. Но вы не опоздаете на поезд? —
небрежно бросил Дориан Грей, взойдя по ступеням и отпирая дверь своим ключом.
При свете фонаря, пробивавшемся сквозь туман, Холлуорд
посмотрел на часы.
— У меня еще уйма времени, — сказал он. Поезд отходит в
четверть первого, а сейчас только одиннадцать. Я ведь все равно шел в клуб,
когда мы встретились, — рассчитывал застать вас там. С багажом возиться мне не
придется — я уже раньше отправил все тяжелые вещи. Со мной только этот саквояж,
и за двадцать минут я доберусь до вокзала Виктории.
Дориан посмотрел на него с улыбкой.
— Вот как путешествует известный художник! Ручной саквояж и
осеннее пальтишко! Ну, входите же скорее, а то туман заберется в дом. И,
пожалуйста, не затевайте серьезных разговоров. В наш век ничего серьезного не
происходит. Во всяком случае, не должно происходить.
Холлуорд только головой покачал и прошел вслед за Дорианом в
его библиотеку. В большом камине ярко пылали дрова, лампы были зажжены, а на
столике маркетри стоял открытый серебряный погребец с напитками, сифон с
содовой водой и высокие хрустальные бокалы.
— Видите, ваш слуга постарался, чтобы я чувствовал себя как
дома. Принес все, что нужно человеку, в том числе и самые лучшие ваши папиросы.
Он очень гостеприимный малый и нравится мне гораздо больше, чем тот француз,
прежний ваш камердинер. Кстати, куда он девался?
Дориан пожал плечами.
— Кажется, женился на горничной леди Рэдля и увез ее в
Париж, где она подвизается в качестве английской портнихи. Там теперь, говорят,
англомания в моде. Довольно глупая мода, не правда ли?.. А Виктор, между прочим,
был хороший слуга, я не мог на него пожаловаться. Он был мне искренне предан и,
кажется, очень горевал, когда я его уволил. Но я его почему-то невзлюбил…
Знаете, иногда придет в голову какой-нибудь вздор… Еще стакан бренди с содовой?
Или вы предпочитаете рейнское с сельтерской? Я всегда пью рейнское. Наверное, в
соседней комнате найдется бутылка.
— Спасибо, я ничего больше не буду пить, — отозвался
художник. Он снял пальто и шляпу, бросил их на саквояж, который еще раньше
поставил в углу. — Так вот, Дориан мой милый, у нас будет серьезный разговор.
Не хмурьтесь, пожалуйста, — этак мне очень трудно будет говорить.
— Ну, в чем же дело? — воскликнул Дориан нетерпеливо, с
размаху садясь на диван. — Надеюсь, речь будет не обо мне? Я сегодня устал от
себя и рад бы превратиться в кого-нибудь другого.
— Нет, именно о вас, — сказал Холлуорд суровым тоном. — Это
необходимо. Я отниму у вас каких-нибудь полчаса, не больше.
— Полчаса! — пробормотал Дориан со вздохом и закурил
папиросу.
— Не так уж это много, Дориан, и разговор этот в ваших
интересах. Мне думается, вам следует узнать, что о вас в Лондоне говорят
ужасные вещи.
— А я об этом ничего знать не хочу. Я люблю слушать сплетни
о других, а сплетни обо мне меня не интересуют. В них нет прелести новизны.