Поразмышляв несколько секунд, Алекс протянул руку для ответного рукопожатия.
Глава восьмая
Костер прогорел, и остались лишь угли и дым.
Мне снова пора продолжать свой бессмысленный путь.
Звезды сияют, их свет стал немного другим,
Закончен привал, я опять не успел отдохнуть.
Тонкая грань бытия
Стерта умелой рукой.
Я уже больше не я,
Я это кто-то другой.
Луна светит мне светло-желтым, холодным лучом.
Скольким еще она дарит свой свет в этот час.
Ветер, прорвавшись сквозь ночь, пропоет ни о чем.
Знакомая песня, я слышал ее много раз.
Следы затеряются в серой дорожной пыли,
И шорох травы, словно шепот в кошмарном бреду,
Но это потом, а сейчас — свет манящий вдали,
Тот свет, до которого я никогда не дойду.
Песня из дебютного альбома
Элвиса Маккормика
Пока Алекс и Стоун общались в кабинете конгрессмена, часть гостей уже вовсю обсуждали свои идеи относительно рекламы и образа нового Мессии. На большом столе в центре комнаты располагался широкий большой стол, заваленный всевозможными предметами, которые каждый принес с собой, — голодосками, различными макетами, фотоколлажами, пачками нот, рекламными роликами, книгами и брошюрами. Тут же находился столик поменьше, на который был поставлен большой поднос с сандвичами, приготовленными обслугой Стоуна, и два термоса с чаем и кофе. Несколько клевавших носом операторов из команды Даррела дежурили за раскиданными по углам камерами на штативах, в то время как другой постоянно перемещался по комнате, ведя «репортажную» съемку очередного эпизода документального деновского опуса, названного «Брифинг». За окнами наступила ночь. В помещении было тепло, уютно пахло мягкими сигаретами и заваренным кофе. Приятно звучала гитара.
— А как вам вот это? Вот, послушайте-ка! — тряхнув набриолиненным коком, Элвис оторвался от своих перечерканных черновиков, разложенных на столе, и, удобнее перехватив на коленях гитару, мелодично погладил струны.
Ветер смоль, как метла, разбивает влюбленных объятья,
Поднебесный пир — стол ломит наши тела.
Разлетелись на север и юг ночью ангелы — братья,
Чтобы утром снова сойтись мельницы жернова.
Перемолют, как соль или пыль, наши чувства и наши понятья
И отмерят на чаше весов все земные дела.
Я тебя потерял во время Зверя, распались объятья
Водопадом земли, оборвав танец пламя костра.
Не понять до сих пор, что случилось той ночью у Рая,
Мой билет на проход разорвал взмахом крыльев святой Херувим,
Я смотрел на тебя, сквозь ограду небес, в жаре Ада сгорая.
Значит, жизнь только повод для смерти волхва, среди водных глубин.
Выдав последний аккорд, он выжидательно оглядел собравшихся.
— Слишком тяжеловесно, но мелодия неплоха, — откликнулся развалившийся в кресле напротив Даррел и помусолил свою бородку. — Я уже вижу клип. Что-то мрачное и готическое, в стиле раннего неореализма. Мрамор, свечи, воск. Давящее ощущение безысходности. Обвитая плющом лестница, поднимающаяся неведомо куда. Потом — пах! — он ударил себя кулаком по ладони. — И яркий свет, символизирующий обряд очищения! Так, нам потребуется несколько моделей, которые будут изображать ангелов. Крылья я уже знаю, где можно будет найти.
Он пожевал губами и сделал несколько пометок в блокноте.
— Я хочу запустить новую линейку бургеров с игрушками Мессии, — мистер Скизи открыл папку и продемонстрировал собранию несколько скетчевых изображений сандвичей и игрушечных человечков. — Вот этот, — он указал пальцем на особенно большой бутерброд. — «Двойной Мессия», с беконом, тройной — с говяжьей котлетой и огурцами. Слоганы могут быть «Райские дни с Мессией», или «Благословенный обед с Мессией», или «Двойная воскресная месса» с картошкой и пирожком. Я планирую еще тематическую игру — собери Мессию и его апостолов. Это для детских наборов, они в этом сезоне почему-то плохо идут.
— Я вообще не понимаю, как это можно есть, — пробубнил в свою кружку Тадеуш Валеновски, делая глоток кофе. — По виду вроде все настоящее, а на вкус как картон.
— Можно сделать несколько благотворительных акций в школах и детских садах, — продолжил Скизи, то ли не заметивший, то ли проигнорировавший комментарий. — Навестить детей, больных раком, и тех, кто живет в приюте.
— Ты с Мессией бургер съешь, — тут же подхватил Маккормик. — Будет тебе радо-ость. В «Чикен роке» ощути вкуса жизни сладо-ость…
— Неплохо, — дослушав, оценил Скизи. — Это тоже можно использовать в качестве слоганов. Вы отлично схватываете на лету, Элвис. Нам нужно будет как-нибудь встретиться и поговорить о возможном сотрудничестве.
— Я не против, — просто пожал плечами музыкант.
— Мне нравится здесь слово «выбирает», — закинув ногу на подлокотник кресла, Даррел покачал ногой, смотря на большой портрет Авраама Линкольна. — Оно краеугольное. Будет здорово, если он будет что-то предлагать, быть инициативным. Народ любит инициативных вождей.
— Например, пусть он пропагандирует спорт и здоровый образ жизни, — тут же оживился молчавший до этого Кристофер. — Дайте мне его на пару недель в качалку, и я из него Аполлона сделаю. А еще пусть он уравняет права…
— Мир и свободная любовь? — хмыкнул Элвис, сложив пальцы в знаке «виктори».
— Почему нет? По большому счету, на этом все и держится.
— Слюшай, вот касательно прав я тут с вами полностью согласен, — подал голос Валеновски, сидящий на диване под торшером. — Америк для каждого. А если вы чито-то хотите снимать про эмигрантов и все такое, — он посмотрел на Дена. — Я могу позвонить моим друзья, да, они пириедут, их жены пириедут, дети то се. Главно читобы им обеспечат гражданство, я поговорить о дешевой рабочей силе — с конгрессменом о грин-картах.
— Кстати, а когда он собирается в свой тур? — спросил Даррел. — Надо бы проверить, может ли наш Метьюс ходить по воде, если да — то в дельфинарии Сан-Диего мы сделаем бомбу! И вообще я считаю, что Гай для Стоуна просто непобедимый козырь в предвыборной гонке против конкурентов!
— Это уж точно, — кивнул Маккормик и пощипал струны. — Мессия игрок, заткнул за пояс злой рок, м-м-м…
— А как мы его оденем, слюшай? — задал неожиданный вопрос Валеновски. — Наверняка ему нужно придумать стиль. Тюрбан был бы очень хорошо!
— Обязательно, — согласился Даррел.
— Что-нибудь яркое и воздушное, — предложил Кристофер, оглядывая собравшихся, и показал на свою расписную рубаху. — Добрые краски и цвета! О-о-о! Цветы, — он хлопнул в ладоши. — Пусть будет больше цветов!
— Он же не гомик.
— При чем тут это?