— Какими бы ни были последствия, я не могу на это пойти.
— Логично, — согласился я. — Но если есть то, о чем я должен знать — о чем должна знать полиция, — вы, оказав нам помощь, облегчите жизнь множеству людей.
Взяв из кожаного футляра золотую ручку, Мартин начала постукивать ею по столу.
— Скажу вам следующее: я не припомню, чтобы Драммонд создавал какие-то проблемы для кафедры. В нем не было… совершенно ничего от убийцы. — Постукивание ручкой свидетельствовало о том, что Мартин оказалась в затруднительном положении. — Да, профессор Делавэр, все это звучит весьма необычно.
— Вы лично занимались с Кевином?
— Когда он закончил колледж?
— Два года назад.
— Тогда я отвечу утвердительно. Два года назад я вела семинар по средствам массовой информации, и все студенты старшего курса посещали его.
— Но каких-то конкретных воспоминаний о том, что вы учили Драммонда, у вас не сохранилось?
— Это обязательная дисциплина. Кафедра общественных связей — составная часть факультета гуманитарных наук. Наши студенты проходят основной курс обучения на других кафедрах.
— Думаю, Кевин Драммонд имел консультанта на факультете.
— Я не была его консультантом. Я работаю со студентами-отличниками.
— Отличником Кевин не был?
— Если бы был, я запомнила бы его. Мартин начала набирать что-то на своем портативном компьютере.
Разговор окончен.
Если бы я пошел искать профессоров Санторини и Шулля, это вызвало бы ее неудовольствие. Я найду какой-нибудь другой способ войти в контакт с ее коллегами. Или попрошу Майло заняться этим.
Когда я встал, Мартин сообщила:
— Его консультантом был Гордон Шулль. И вам повезло, потому что профессор Сьюзан Санторини сейчас проводит научные исследования во Франции.
Удивленный внезапной переменой ее настроения, я спросил:
— Могу ли я поговорить с профессором Шуллем?
— Пожалуйста. Он здесь. Его кабинет — второй слева.
В коридоре, у кафедры романских языков, слонялись несколько студентов. Возле кафедры общественных связей не было никого.
Дверь кабинета Гордона Шулля была закрыта, и на мой стук никто не ответил. Я уже писал записку, когда кто-то приветливо заговорил со мной.
— Могу ли чем-нибудь помочь вам?
Мужчина с рюкзаком только что поднялся по запасной лестнице. Лет тридцати пяти, шести футов ростом, хорошо сложенный, угловатое обветренное лицо, покрытое пятидневной щетиной, густые брови, голубые глаза, копна кудрявых рыжих волос. В нем привлекала грубая мужская красота. Ну прямо фотограф, работающий на журнал «Нэшнл джиогрэфик», или специалист-зоолог, поднаторевший в получении грантов на изучение редких видов.
— Профессор Шулль?
— Я Горди Шулль. Что случилось?
Я повторил то немногое, о чем рассказал Элизабет Мартин.
— Кевин? Это было… дайте-ка вспомнить… несколько лет назад. Так в чем проблема?
— Возможно, проблемы нет. Его имя появилось в связи с расследованием.
— Расследованием по какому поводу?
— По поводу убийства.
Шулль отступил назад. Ослабил ремни рюкзака, почесал большой подбородок.
— Кевин? Шутите? — Он пожал плечами. — С ума сойти.
— Возникали ли у вас с Кевином какие-нибудь проблемы, когда он был вашим учеником?
— Проблемы?
— Проблемы дисциплинарного характера.
— Нет. Он был несколько… как бы сказать… эксцентричен? — Шулль извлек из кармана джинсов большое хромированное кольцо с ключами и открыл дверь. — Мне, наверное, не следовало бы разговаривать с вами. Вторжение в чужую личную жизнь… и тому подобное. Но убийство… Думаю, мне нужно потолковать с начальством, прежде чем мы продолжим.
Его взгляд переместился к кабинету Элизабет Мартин.
— Меня направила к вам профессор Мартин. Именно она сообщила, что вы были консультантом Кевина Драммонда.
— В самом деле? Ну, в таком случае… полагаю, все в порядке.
Его кабинет был раза в три меньше, чем у Мартин, и за счет темно-коричневых стен выглядел мрачновато, пока Шулль не поднял жалюзи над единственным узким окном. Свет загораживал массивный сучковатый ствол дерева, и Шуллю пришлось включить электричество.
В колледже «Чартер» преподаватели явно стояли на разных ступенях иерархической лестницы. Рабочий стол Шулля и книжные полки в его кабинете, выдержанные в стиле датского модерна, были из ДСП. Серые металлические стулья для посетителей. Никакого калифорнийского импрессионизма — лишь две афиши, посвященные выставкам современного искусства в Нью-Йорке и Чикаго.
Позади стола косо висели два диплома в черных рамках. Диплом о получении пятнадцать лет назад степени бакалавра в колледже «Чартер» и степени магистра в Вашингтонском университете — четыре года спустя.
Шулль бросил свой рюкзак в угол и сел.
— Кевин Драммонд… ну и ну.
— В чем состояла его эксцентричность?
Он положил ноги на стол, а руки — за голову. Под рыжей копной волос виднелся крупный шишковатый череп. — Вы, как я понимаю, убийцей этого парня прямо не называете?
— Ни в коем случае. Просто его имя появилось в процессе следствия.
— Каким образом?
— Хотел бы я это вам сказать.
— Это нечестно, — ухмыльнулся Шулль.
— Что вы можете рассказать о нем?
— Вы психолог? Вас послали, поскольку заподозрили, что у Кевина расстроена психика?
— Иногда полиция считает, что я нужен им для решения специфических задач.
— Невообразимо… ваше имя кажется мне знакомым, сам не знаю почему.
Я улыбнулся, Шулль улыбнулся мне в ответ.
— Ну хорошо, об эксцентричности Кевина Драммонда… Начнем с того, что он был замкнут. По крайней мере я это замечал. У Кевина не было друзей, он не участвовал в мероприятиях кампуса. Но ничего пугающего. Тихий. Задумчивый. Средних способностей, не проявлял активности в общественных делах.
— Часто ли вы с ним встречались?
— Время от времени я консультировал его по программе обучения. Кевина словно гнал ветер… Казалось, в колледже ему не нравится. Впрочем, в этом нет ничего необычного. Многие ребята чувствуют то же самое.
— Подавленность?
— Вы психиатр, — заметил Шулль. — Впрочем, да. Именно так я и сказал бы. Сейчас, думая об этом, я вспоминаю, что никогда не видел его улыбающимся. Я пытался вызвать Кевина на разговор. Но он был не очень словоохотлив.
— Напружиненный? Шулль кивнул.