25 января 2011
– Даже если я разберусь в грамматике этой тайны, убедительность системы доказательств долго будет оставаться категорией субъективной, – тщательно сформулировал Александр.
Олег немного помолчал, потом махнул рукой:
– Хорошо, тогда пусть доказательство будет таким, чтобы оно убедило вас самого как математика. Пиар же мы будем делать своими силами.
– Но я не математик.
– Ладно. Тогда, чтобы оно убедило математика в вас.
– Понятно. Люби не себя в математике, а математика в себе,
[36]
– усмехнулся Алекс, перефразируя Станиславского.
– Вы поклонник театра переживания? – не удержался и показал свою образованность Олег.
– Я люблю театр и ненавижу переживания. А ваш театр заставляет меня переживать.
– Простите. – Олег понимающе помолчал. – Еще немного потерпите. Нам с вами еще нужно обсудить последний вопрос.
– Какой?
– Нам нужно… согласовать позиции.
– Вы думаете, это возможно?
– Ладно, не придирайтесь. Нам нужно договориться. С этим вы согласны?
– Тогда не тяните.
– Контракт на полмиллиона с выплатами помесячно в первые три месяца и по факту сдачи-приемки за последние три месяца мы уже подготовили. Но остается еще один нюанс…
– Что еще?
– Дело в том, что премия, которая будет выплачена за открытие, придет на ваш счет. Девять десятых вы должны будете передать голодающему народу этой страны. – Олег бросил быстрый взгляд на собеседника. Тот был непроницаем. – Из ваших десяти процентов в любом случае будет вычтен полученный вами гонорар.
– Хорошо, я согласен. Еще что-то?
– Да, пожалуй, самое болезненное. Ваша личность. Вы понимаете, что Александр Сомов погиб в Оксфорде двадцать восьмого декабря прошлого года.
Ну это мы еще посмотрим, подумал про себя Александр. Российский паспорт у него был надежно спрятан, и об этом никто не знал. А вслух произнес:
– Ну и что из этого следует?
– Алекс Вэлс куда-нибудь уедет, и он нам больше не будет нужен…
– Вы очень долго говорите.
– Но речь идет о вас.
– На меня как раз не надо тратить время.
– Вас не интересует, кем вы будете?
– Какая разница, под каким именем меня похоронят.
– Зачем же так мрачно?
– Олег, сейчас меня интересует только моя семья. О себе я позабочусь потом. Это понятно?
Олег вздохнул:
– Конечно понятно. – Он достал из сумки какую-то папку, из нее вынул бумаги и передал Александру: – Знакомьтесь.
– Я вам верю. Где подписывать?
Олег нагнулся над столом и пошелестел бумагами.
– Вот здесь.
Александр подписал. Олег разделил экземпляры и отдал половину бумаг Алексу. Тот молча сложил их пополам. Вопросительно посмотрел на Олега. Тот кивнул. Достал из сумки ноутбук, быстро включил его. Затем включил телевизор и настроил его на канал РБК, круглосуточный флюгер российской рыночной пустоты. Александр с недоумением следил за всеми его манипуляциями. Олег пощелкал мышкой.
– Пожалуйста, Александр, смотрите.
На экране ноутбука Александр увидел квартиру тещи на Большой Академической. Таня, ее мать и Никита сидели в гостиной за столом и обедали. За спиной у них работал телевизор. Наглый маленький лысый ведущий агрессивно нападал на двух гостей в костюмах, энергично размахивал руками, очевидно пытаясь убедить их в очередной глупости. Гости сочувственно кивали. Мол, мели Емеля… Логотип РБК, картинка – всё совпадало, часы на экране показывали 14:31. Александр посмотрел на свои часы. 14:31. Разницы во времени между Могандой и Москвой не было. Все точно…
– Я могу с ними поговорить?
– Конечно нет. Помилуйте.
Александр впился в экран. Таня глядела на экран, Никита разворачивал конфету, теща наливала в чашку заварку. Идиллия. За спиной у нее начался сюжет о взрыве в Домодедово.
– Как видите, мы свои обязательства выполняем. Узнали квартиру?
Разумеется, Александр узнал тещину изящную стенку, старенький телевизор, который показывал картинку в коммунистически-красных тонах. Все живы-здоровы. Невеселы, это понятно. Они, наверное, его уже похоронили.
1598
Они считают, что похоронили его, откупились за тысячу фунтов в год. Человек, сидевший в кресле перед камином, вытянул ноги поближе к огню и закрыл глаза. Полагают, что никто никогда не узнает, что Шекспир – это он, что это его пьесы ставятся на сцене и публикуются в книжках формата in quarto, анонимно или под псевдонимом Шекспир. Нашли безымянного хроникера своей славы. Напиши летопись войн Алой и Белой розы! Напиши историю возвышения нашего величества! А мы тебе пенсию, старый придворный шут. Промотавшееся благородство! Бросили тыщу фунтов как дряхлой собаке кость, как фунт изюма, а ты ни в чем себе не отказывай! Содержи театральные и музыкальные труппы, секретарей-помощников с литературными задатками оплачивай. Да кого угодно. Но в пределах бюджета. Только сам с голоду не окочурься, ваше сиятельство!
Но я такой оборот давно предвидел. Кто ж мне под своим именем позволит пьески публиковать? Не зря я стал заранее думать о псевдониме. А тут еще такая удача выпала! Я совершенно случайно встретил человека с фамилией Шакспер, словно сам Бог его мне послал. Shake-speare! Шекспир! Потрясающий копьем! И с моим титульным именем прекрасно согласуется. Нужно только позаботиться, чтобы это общее вовремя нашли. А об этом я позабочусь. И чтобы не сразу, а потом, лет через пятьдесят, а еще лучше – сто. Не навредить бы и себе, и сыну. И после моей смерти, чтоб не сразу догадались, сын пусть поживет спокойно, без клейма потомка ремесленника-драмодела.
Но я решил не просто взять себе псевдоним, я придумал живую маску! Пусть он и сын перчаточника, но он его вовремя пристроил в театральную труппу. Теперь многие видят: вот он, Шекспир. Автор пьес, которые вовсю ставятся в Лондоне. Ну даже если сейчас не многие в это верят, то после нашей смерти все изменится. Раз работал в театре, который ставил пьесы Шекспира, некий господин по фамилии Шекспир (а в документах труппы ее уже только так и фиксируют), то он и писал эти пьесы. А кто ж еще? С этим не поспоришь, особенно после его смерти. Пока он жив, конечно, проверить можно, он писал или не он. Но кто проверять-то будет? У всех и так на этот счет свое мнение есть, зачем проверять? К тому же этого Шакспера попросили не высовываться. И попросили убедительно.
25 января 2011
Убедительно попросили, ничего не скажешь. Хоть он месяц и сопротивлялся, а всё равно отказаться не смог. Ну да ладно, главное – все живы-здоровы. К тому же Александру обещали показывать семью раз в неделю. Мерзавцы, камеру в квартире у тещи установили. Две камеры. В одной он здесь, в черной знойной Африке, другая там, в тещиной квартире. Сокамерники на другом конце земли. А что, известная вещь: весь мир – тюрьма! Вот только образцовая ли? Посмотрим. Они там при камере ему еженедельно отчитываться будут, что живы. А он здесь в своей шарашке со всеми условиями для работы…