– Не из-за вас, а вместо вас.
– Это одно и то же в данном случае. Хотя по большому счету погиб он из-за вас. Но меня опознали, так что погиб как бы я сам. Кто меня опознал?
– Как кто? Разве вы не догадываетесь? По глазам вижу, что догадываетесь. Нет? Ну разумеется, ваша близкая знакомая… – Эдуард сделал многозначительную паузу. – Ирина.
– Ира опознала мое тело?
– А что тут такого? Тело было сильно изуродовано, лица совсем не осталось…
– И как же это можно было опознать?
– По особым приметам.
– Что за приметы?
– Ну, на теле человека почти всегда есть особые приметы. Если иметь в виду все тело…
– Это что, опять ваша работа?
– Ваша, наша – какая разница? Важно, что дело сделано. Как Александр Сомов вы мертвы!
– Хороший враг – мертвый враг?
– Зато вы живы как Алекс Вэлс, правда, и это ненадолго.
– Что?!
– А что тут удивительного: вы нужны нам как личность, а не как имя. Nomen est omen, и от этого никуда не денешься.
– Имя – только знак? Но что такое личность без имени?
– И это вы об этом спрашиваете? А Шекспир?
– Это как раз имя без личности. Вернее, личность неизвестна.
– Вам личность известна, я же слышал ваш доклад.
– Это только гипотеза.
– А нам нужны доказательства, причем доказательства неопровержимые.
– А зачем? Разве на этом можно нажиться?
– Представьте себе.
– Короче говоря, меня хотят использовать.
– Сами-то вы всё равно ничего не сделаете. Вы же признаёте, раз сюда приехали, что сами не справились.
– Почему вы не спрашиваете о взрыве в Домодедово?
– Пока вы летели во Франкфурт, я не отрывался от телеэкрана и компьютера. Так что мне всё произошедшее в Домодедово известно в мельчайших подробностях. Вы даже имели неосторожность попасть мельком в объектив телекамеры. Вы становитесь телезвездой, – неловко сострил Эдуард, но тут же осекся. – Это все так печально и страшно… – Он сочувственно помолчал.
– Скажите, как могли со мной произойти две такие случайности: двадцать восьмого декабря и сегодня, двадцать четвертого января.
– Я думаю, случайность была только одна. Сегодня там, в Домодедово, была не случайность. Случайность, что вы живы. А сейчас вы живы, потому что никто еще не знает, что вы живы. Но я думаю, не я один смотрю телевизор, пользуюсь Интернетом. Есть ведь еще камеры видеонаблюдения…
Александр спорить не стал. После того что было в Москве, он уже ничему не удивлялся. Поэтому он задал только один вопрос, который должен был задать, несмотря на то что ответ знал заранее:
– Когда я увижу семью?
– Как только мы с вами приземлимся в Моганде…
– А почему не сейчас?
– Вы меня спрашиваете?
– А кого мне еще спрашивать?! – неожиданно вышел из себя Алекс. – Кого-о-о?! – Это было похоже на шипение. Эдуард даже инстинктивно отпрянул.
Александр закрыл лицо руками. Потом молча вернулся к обеду, быстро покончил с ним, громко попросил счет и тут же заплатил по нему, оставив двойные чаевые. Эдуард внутренне ликовал. На то, что Алекс, не глядя, оплатит весь счет, он даже не надеялся.
1597
Уилл внутренне ликовал уже почти полгода. На то, что он так быстро получит деньги, Шакспер, начиная разговор с Саутгемптоном в театре, даже и не надеялся. А уж о том, что сумма будет такой огромной, он не мог и мечтать! Иной мечтает, надеется, но ничего не получает, а тут не смел мечтать, мало на что надеялся, а вот же – получил! Потому что действовал, а не сидел. Говорил, а не молчал.
Впрочем, по-настоящему действовать он начал только сейчас. Как было велено, купил пай в «Глобусе» (а что, дело прибыльное, хоть дивиденды и не сумасшедшие), а потом начал аккуратно подбирать в столице недвижимость. Уж это беспроигрышная лотерея. Жилье постоянно дорожает – это раз. И его можно сдавать – это два. Шакспер умел загибать пальцы не хуже других – это три.
В общем, в тридцать три года Уилл стал лондонским домовладельцем. Но даже теперь он не прекратил заниматься ростовщичеством. Деньги должны расти, считал он, увеличивая клиентуру и размеры ссуд. Это четыре.
Теперь-то и в Стратфорде можно будет чего-то поприличней прикупить, и Анне нос утереть! Гляди, мол, женушка, ты меня не очень ценила, а вот, видишь, разбогател, будешь и ты со мной не бедной!
Отцу дворянское звание справил, порадовал старика! Теперь у Шаксперов появился самый настоящий герб. Правда, надпись какая-то сомнительная: «Не без права». Для девиза на гербе несколько двусмысленно. Но Шаксперы ничего по этому поводу не говорили. Глава семьи, Джон, совсем отошел от дел и на глазах спивался. Всем кожевенным хозяйством теперь заправлял Гилберт, но он был малограмотный и не такой аккуратный, как Уилл, поэтому последние годы дела шли ни шатко ни валко. Более точно, как они шли, никто сказать не мог, потому что не велось никакой отчетности. Рост рентабельности никому не был нужен – всё равно все излишки забирал старый Джон и пропивал. Так как на пользу прибыль не шла, ее и не добивались.
Пусть отец чудит один в старом доме, а я куплю своей семье что-нибудь получше, думал Уилл по пути в Стратфорд. Однако въезда на белом коне не получилось – Анна встретила его упреками: почему не приехал на похороны сына? Уилл и сам не знал, почему не приехал. Пребывал в эйфории, выбирал недвижимость в Лондоне и занимался оформлением покупок. Первого он жене, конечно, не сказал, но даже второе она не сочла достойной причиной.
– После этого я думаю, какой ты отец нашему Гамнету! – в сердцах сказала Анна. Впрочем, тут же спохватилась и добавила: – Так отцы себя не ведут!
Короче говоря, победного возвращения не получилось. От жены фунт презрения, отец вообще не обратил внимания на то, что он вернулся, двенадцатилетняя Джудит и четырнадцатилетняя Сюзанна его почти не помнили, ведь Уилл всего несколько раз за все эти годы наведывался в Стратфорд. В 1585 году он даже не дождался рождения двойняшек, уехал сразу, как понял, что Анна снова беременна и никаких радостей от нее теперь долго не дождешься. Да и дела в конторе отца складывались не лучшим образом, а у самого отца накопилось много долгов. Работать за долги Уилл не желал, вот и уехал. Ну а в Лондоне ему напомнили про давнишний уговор. Уильям сразу же и ухватился за протянутую ему руку. А что такого? Он ничем не рисковал. Правда, ему предлагали что-то неопределенное, но зато выгода была налицо.
Подлость судьбы заключалась в том, что за почти дюжину лет в Лондоне он так никем и не стал, и лишь на двенадцатом году ему удалось повернуть Фортуну к себе лицом. Он хотел сразу же купить самый лучший дом в Стратфорде, предложил достойную сумму за него, но и тут его ждала неудача. Хозяин уперся и не хотел продавать его ни за какие деньги. То есть, конечно, за бешеные он бы продал. Уильям так его достал просьбами назвать свою цену, что цена была названа, но такая, что Уилл сам отступил. За эту сумму он два дома в Лондоне приобрел.