Перед нами был высокий муравейник, мы
вскарабкались на него и огляделись. Но сквозь путаницу колючей зелени ничего
нельзя было различить. Напрасно я надеялся отсюда увидеть льва, пришлось
спуститься и пройти еще шагов двести сквозь заросли колючих растений, похожих
на кактусы. Впереди снова послышалось ворчание, потом рык, очень низкий и
внушительный. К этому времени мой пыл уже угас. Сначала я надеялся, что смогу с
близкого расстояния сделать точный выстрел, – ведь сумей я убить льва один,
без Старика, такая победа долго радовала бы меня. Я твердо решил стрелять
только наверняка; на моем счету было уже три льва, и я приобрел некоторый опыт,
но на этот раз волновался больше, чем за все время охоты в Африке. Я со
спокойной совестью убил бы этого льва в отсутствие Старика, но сейчас мы
рисковали попасть в беду. Лев отступал по мере нашего продвижения вперед, но
отступал медленно.. Ему явно не хотелось двигаться с места, – должно быть,
он наелся ранним утром, когда мы слышали его рев, и отяжелел. М`Кола все это не
нравилось. Трудно сказать, что мучило его больше, – ответственность за мою
жизнь перед Стариком или острое сознание беспомощности в этой опасной охоте, но
он был очень расстроен. В конце концов он положил руки мне на плечи, заглянул в
лицо и трижды яростно потряс головой.
– Хапана! Хапана! Хапана, бвана! –
Он протестовал, сетовал и молил.
«В конечном счете, какой смысл тащить его
дальше, раз все равно стрелять невозможно?» – подумал я. Да я и сам рад был
вернуться.
– Ладно, – сказал я. Мы вернулись
обратно той же дорогой, пересекли открытую равнину и добрались до деревьев, у
которых ждала Мама.
– Ну что, видели его?
– Нет, – ответил я. – Но
слышали рев три или четыре раза.
– Страшно было?
– Самую малость, только под конец. Но с
каким удовольствием я пристрелил бы его, сказать невозможно.
– Ох, как я рада, что вы
вернулись! – сказала она. Я вытащил из кармана словарь и составил фразу на
ломаном суахили. Для этого нужно было отыскать слово «нравиться».
– М`Кола нравится симба?
Теперь М`Кола снова обрел способность
улыбаться, и китайские усики по углам его рта задвигались.
– Хапана, – сказал он и помахал
рукой у себя перед носом. – Хапана!
«Хапана» означает «нет».
– Попробуем убить куду? – предложил
я.
– Хорошо, – с чувством ответил
М`Кола на суахили. – Лучше. Много лучше. Тендалла, да, да. Тендалла.
Однако мы не видели ни одного самца куду, пока
стояли здесь лагерем, и через два дня двинулись в Бабати, а оттуда в Кондоа и
через всю страну к Хандени, на побережье.
Мне и прежде не по душе был этот лагерь,
проводники, да и самая местность. У меня создалось впечатление, что вся лучшая
дичь в этих краях уже перебита. Нам было известно, что здесь водятся куду и
принц Уэльский застрелил антилопу как раз близ этого лагеря, но в нынешнем
сезоне здесь уже побывали три охотничьи экспедиции, да и местные жители тоже
охотятся – они якобы защищают свои посевы от бабуинов, но при встрече с
африканцем, вооруженным мушкетом, кажется странным, что он преследует бабуинов за
десять миль от своей шамбы, до самых холмов, где обитают куду. Я решительно
стоял за то, чтобы ехать дальше и попытать счастья в другом месте, около
Хандени, где никто из нас еще не бывал.
– Ну, что ж, едем, – согласился
Старик. Новое место оказалось подлинной находкой. Куду то и дело пробегали
через открытые поляны, а мы сидели и ждали, пока появятся еще более крупные, и
били их на выбор. К тому же по соседству водились черные антилолы, и мы решили,
что первый, кто убьет самца куду, отправится за ними. Я торжествовал, Карл тоже
приободрился в этой новой, сказочной местности, где непуганые звери оказались
такими доверчивыми, что нам просто совестно было стрелять их.
Едва рассвело, мы тронулись в путь без
носильщиков, которые должны были снять лагерь и следовать за нами на двух
грузовиках. Добравшись до Бабати, мы остановились в маленькой гостинице над
озером, где пополнили свой запас консервов и выпили холодного пива. Затем мы
повернули к югу. Дорога была хорошая, ровная, она пролегала через лесистые
холмы, над бескрайними масайскими степями и дальше прямиком через плантации,
где высохшие, сморщенные старухи и старики гнули спины на маисовых полях; одна
за другой убегали назад пыльные мили, и наконец, миновав выжженную солнцем
долину, где ветер вздымал на нашем пути тучи песка, мы доехали до немецкого
гарнизонного городка Кандоа-Иранджи, где под деревьями белели красивые домики.
Мы велели М`Кола дожидаться грузовиков на
перекрестке, поставили свою машину в тень и отправились на военное кладбище,
намереваясь затем нанести визит местным властям; но был час завтрака, и, не
желая никого беспокоить, мы обошли содержавшееся в образцовом порядке
живописное кладбище, где мертвецам не лучше и не хуже, чем во всяком другом
месте, выпили пива в тени дерева, – здесь было так прохладно после
нестерпимого солнечного жара, от которого тяжестью наливались шея и
плечи, – а потом, отдохнув, сели в машину и выехали на дорогу, чтобы
вместе с грузовиками двинуться на восток, к новым местам.
Глава 8
Места эти были для нас совсем новые, но в них
проступали черты древнейших стран. Мы ехали по уступам скал, узкой тропой,
исхоженной караванами и скотом, и бездорожье каменной осыпи подымалось между
двумя рядами деревьев, уходя в горы. Все здесь было удивительно похоже на
Арагон, и я только тогда поверил, что мы не в Испании, когда вместо вьючных
мулов нам повстречались туземцы, человек десять, – все с непокрытыми
головами, босые, одежда их состояла из куска белой материи, собранной у плеча
наподобие тоги. Но вот мы разминулись с ними, и высокие деревья вдоль тропы,
извивающейся по скалистым выступам, – это снова Испания, и будто я опять
еду верхом – сзади лошадь и спереди лошадь, и мне страшно смотреть, как на
крупе у передней мерзостно копошится мошкара. Точно таких мошек мы находили
здесь на львах. В Испании, когда эта гадость заползала тебе за шиворот, чтобы
убить ее, приходилось снимать рубашку. Какая-нибудь одна-единственная проникнет
под воротник, поползет вниз по спине, потом переберется под мышку, оттуда на
живот, к пупку, под брючный пояс, и – плоская, никак ее не раздавишь –
ускользает от твоих пальцев с такой ловкостью и быстротой, что с ней не
сладишь, пока не разденешься догола.