— Должно быть, из журнала «Квершнитт». Вы виделись с
Веддеркопом? — Нет. Но он заходил сюда с Джорджем. Он повидается с вами, не
беспокойтесь. Наверно, он хотел сначала заплатить вам. — Здесь шестьсот
франков. Он пишет, что это еще не все. — Как хорошо, что вы спросили меня про
письма. До чего же он милый, этот мистер Очень Приятно!
— Чертовски забавно, что мои вещи покупают только в
Германии. Он да еще «Франкфуртер цейтунг».
— Правда, забавно. Но не стоит огорчаться. Можете продать
свои рассказы Форду, — поддразнила она меня.
— По тридцать франков за страницу. Скажем, по рассказу раз в
три месяца в «Трансатлантих». Значит, за рассказ в пять страниц-сто пятьдесят
франков в квартал, иначе говоря, шестьсот франков в год. — Слушайте, Хемингуэй,
не думайте о том, сколько вам за них сейчас платят. Важно то, что вы можете их
писать.
— Знаю. Я могу писать рассказы. Но ведь их никто не берет. С
тех пор как я бросил журналистику, я ничего не зарабатываю. — Не огорчайтесь,
их еще купят. Смотрите, за один вы ведь уже получили.
— Извините, Сильвия. Простите, что я заговорил об этом. — За
что же извиняться? Говорите, сколько угодно, и об этом, и о чем хотите. Разве
вы не знаете, что писатели только и говорят что о своих бедах? Но обещайте мне,
что перестанете волноваться и будете питаться как следует.
— Обещаю.
— Тогда отправляйтесь домой обедать.
Выйдя из лавки на улицу Одеон, я почувствовал отвращение к
себе за эти жалобы. Всему виной моя собственная глупость. Надо было купить
большой ломоть хлеба и съесть его, вместо того чтобы ходить голодным. Я даже
почувствовал вкус румяной, хрустящей корочки. Но ее надо чем-то запить.
"Ах ты, чертов нытик, вздумал корчить из себя святого мученика! — сказал я
себе. — Ты бросил журналистику по доброй воле. У тебя есть кредит, и Сильвия
всегда одолжила бы тебе денег. Так уже не раз бывало. Тут и сомневаться нечего.
Но ты все стараешься найти себе оправдание. Голод полезен для здоровья, и
картины действительно смотрятся лучше на пустой желудок. Но еда тоже чудесная
штука, и знаешь ли ты, где будешь сейчас обедать? У Липпа-вот ты где будешь
есть. И пить тоже. До Липпа было недалеко, и все те места на пути к нему,
которые мой желудок замечал так же быстро, как глаза или нос, теперь делали
этот путь особенно приятным. В brasserie[20] было пусто, и, когда я сел за
столик у стены, спиной к зеркалу, и официант спросил, подать ли мне пива, я
заказал distinguй-большую стеклянную литровую кружку-и картофельный салат. Пиво
оказалось очень холодным, и пить его было необыкновенно приятно. Картофельный
салат был хорошо приготовлен и приправлен уксусом и красным перцем, а оливковое
масло было превосходным. Я посыпал салат черным перцем и обмакнул хлеб в
оливковое масло. После первого жадного глотка пива я стал есть и пить не
торопясь. Когда с салатом было покончено, я заказал еще порцию, а также
cervelas-большую толстую сосиску, разрезанную вдоль на две части и политую
особым горчичным соусом.
Я собрал хлебом все масло и весь соус и медленно потягивал
пиво, но оно уже не было таким холодным, и тогда, допив его, я заказал
поллитровую кружку и смотрел, как она наполнялась. Пиво показалось мне
холоднее, чем прежде, и я выпил половину.
«Вовсе я не волнуюсь», — думал я. Я знал, что мои рассказы
хороши и что рано или поздно кто-нибудь напечатает их и на родине. Отказываясь
от газетной работы, я не сомневался, что рассказы будут опубликованы. Но один
за другим они возвращались ко мне. Моя уверенность объяснялась тем, что Эдвард
О`Брайен включил рассказ «Мой старик» в сборник «Лучшие рассказы года» и посвятит
этот сборник мне. Я рассмеялся и отхлебнул из кружки пива. Этот рассказ не был
напечатан ни в одном журнале, и О`Брайен поместил его в сборник вопреки всем
своим правилам. Я снова рассмеялся, и официант взглянул на меня. Смешно мне
было потому, что при всем том мою фамилию он написал неправильно. Это был один
из двух рассказов, оставшихся у меня после того, как все написанное мною было
украдено у Хэдли на Лионском вокзале вместе с чемоданом, в котором она везла
все мои рукописи в Лозанну, чтобы устроить мне сюрприз-дать возможность
поработать над ними во время нашего отдыха в горах. Она уложила в папки
оригиналы, машинописные экземпляры и все копии. Рассказ, о котором идет речь,
сохранился только потому, что Линкольн Стеффенс отправил его какому-то редактору,
а тот отослал его обратно. Все остальные рассказы украли, а этот лежал на
почте. Второй рассказ, «У нас в Мичигане», был написан до того, как у нас в
доме побывала мисс Стайн. Я так и не перепечатал его на машинке, потому что она
объявила его inaccrochable. Он завалялся в одном из ящиков стола.