Клара и тень - читать онлайн книгу. Автор: Хосе Карлос Сомоса cтр.№ 108

Эта идея пришла ей в голову накануне вечером. Она вдруг вспомнила имя человека, которого Осло считал «лучшим другом детства Бруно ван Тисха»: Виктор Зерицкий. Она подумала, что неплохо будет начать визит в Эденбург с разговора с Зерицким. В тот же вечер она позвонила Осло, и он бросился искать адрес и телефон историка. Когда она позвонила, чтобы договориться о встрече, Зерицкого дома не было. Может, он куда-нибудь уехал. Однако она надеялась, что встреча состоится.

Шофер оживленно беседовал с продавцом сувенирной лавки. Потом он обернулся к Вуд:

— Это переулок, который выходит на Кастелстраат.

Густаво Онфретти вошел в «Туннель» в окружении охранников и техперсонала отдела искусства. На нем был стеганый костюм и обычные желтые этикетки. Его тело окрасили в охристые и телесные тона. Очень тонкие слои керубластина придавали его лицу некое сходство с Мэтром и с Иисусом Рембрандта. «Я — это они оба», — думал он. Его привезли в «Туннель» одним из последних, и его установка — он знал — будет не из легких.

Он будет распят шесть часов в день.

Облаченный в саван из ароматов масла, Онфретти шагал по погруженному в сумрак спуску до того места в «Туннеле», где стоял крест. Крест был не обычным, а художественным: на нем имелось несколько приспособлений, которые должны были сделать его позу менее болезненной. Но Онфретти был уверен, что ни один художник не смог бы полностью воспрепятствовать его страданиям, и это его немного пугало.

Однако он принял свою чашу. Он — шедевр и был готов к страданиям. Ван Тисх очень долго занимался его доработкой в Эденбурге, чтобы не было ошибок. Никаких. Все должно выйти идеально. Накануне, ставя на нем подпись, Мэтр взглянул ему в глаза. «Не забудь, что ты одно из самых интимных и личных моих творений».

Это искреннее признание придавало ему силы, чтобы вынести то, что, как он знал, его ожидало.

13:05

Якоб Стейн пообедал и сидел один на один с уютной чашкой кофе. «Стол» был прочный, собственной работы. Он состоял из стеклянного листа, закрепленного ремнями на плечах четырех посеребренных коленопреклоненных девочек-подростков. Легкий занавес окаймлял «Стол» наподобие фриза, образовывая волны между фигурами. Девочки были почти одинакового роста, но самый дальний левый конец оказался немного выше, и от этого почти горизонтальная поверхность темного дымящегося кофе едва заметно наклонялась. Конечно, «Стол» был нелегальным и стоил миллиарды, также, как и все остальные предметы интерьера этой комнаты. Стейн рассеянно уперся ногой в посеребренное бедро.

Он знал, что в отличие от его комнат «зона» ван Тисха в «Новом ателье» пустовала. Но Стейн жил в окружении роскоши и в свое удовольствие обставил столовую картинами, украшениями и утварью работы Лоека, ван дер Гаара, Марудера и своей собственной. В этой комнате дышало более двадцати неподвижных или кружащихся в танце подростков, но тишина была абсолютной.

Звуки жизни исходили только от Стейна.

Он мысленно прокручивал все то, что ему предстояло сделать. К этому времени картины уже должны быть расставлены в «Туннеле» в ожидании Мэтра. Открытие запланировано на шесть, но Стейна там не будет: его место займет Бенуа, принимать знаменитостей будет он. Его же присутствие необходимо в другом месте, где он займется другой важнейшей знаменитостью.

Фусхус, власть — это еще один вид искусства, думал он. А может, просто ремесло, способность держать все под контролем. Он был настоящим виртуозом своего дела. Теперь ему нужно было превзойти самого себя. Момент был сложным. В каком-то смысле самым сложным за всю историю Фонда, и он должен встретить его лицом к лицу.

В глубине столовой неожиданно появилась Нэв, его секретарь.

Несмотря на то что Стейн точно знал, что так долго ожидаемый гость прибудет с минуты на минуту, сообщение о его прибытии растянуло фавновские черты в радостной улыбке. Опершись на «Стол», он встал, вызвав легкую дрожь у четырех серебряных девочек и взмах век у той, на которой стояла его нога, и пошел к двери.

Гость широко открыл глаза и с минуту был поглощен созерцанием теплых тел, украшавших комнату. Но тут же изобразил ослепительную улыбку и протянул руку в ответ на приветствие Стейна.

— Добро пожаловать в Фонд ван Тисха, — поспешил сказать Стейн на правильном английском. — Я знаю, что вы блестяще владеете английским, — прибавил он. — Мне жаль, что я не могу похвастаться знанием испанского.

— Ничего страшного, — с улыбкой ответила Вики Льедо.

Мисс Вуд сидела на траве уже больше трех часов. Она достала из своей сумки сок и медленно потягивала его, рассматривая облака. Место было тихим, в таком месте хорошо закрыть глаза и отдохнуть. Оно в какой-то мере напоминало ей дом в Тиволи: та же звуковая дорожка лета, пение птиц, далекий лай собак. Дом Виктора Зерицкого был небольшим, и видно было, что забор цвета зеленого яблока довольно умело отремонтирован. В саду росли цветы — упорядоченное сообщество растений, воспитанных рукой человека. Дом был закрыт. Похоже, в нем никого не было.

Старик из соседнего дома сказал ей, что Зерицкий разведен и живет один. Этим он, похоже, хотел сказать ей — подозревала Вуд, — что четкого распорядка у него нет и что он приходит и уходит, когда ему заблагорассудится. Очевидно, Зерицкий часто уезжал на несколько дней в Маастрихт или Гаагу собирать информацию для своей научной работы или просто потому, что ему хотелось размять ноги и исследовать новые маршруты вдоль течения Геля.

— Я это не к тому, чтобы вас разубедить, — прибавил старик с волосами цвета белого мрамора и румянцем, похожим на след от пощечин, — но если он не знает, что вы здесь, не советую вам его ждать. Говорю вам, он может вернуться через несколько дней.

Мисс Вуд поблагодарила, вернулась к машине и склонилась к окошку водителя:

— Можете ехать куда хотите, но вернитесь сюда в восемь.

Машина уехала. Вуд нашла подходящее место, уселась на траву, облокотилась о ствол дерева, ощущая через легкую куртку неровности коры, и принялась за тяжкое дело — ждать, пока пройдет время.

В любом случае ей нечем больше заняться, а когда на кону стояла работа, ожидание не раздражало ее. Больше того, этот перерыв с птичьим пением и пряно пахнущим ветерком был ей приятен. Она допила сок, спрятала пустой пакетик в сумку и достала другой. Оставалось только два, но ей нужно было пополнить запасы жидкости. Она чувствовала себя все слабее и слабее, за преградой из темного стекла очков глаза ее закрывались, и временами она клевала носом. Какое-то неопределенное время — может, два дня, может, больше, — она уже не ела никакой твердой пищи, но, несмотря на это, вовсе не ощущала голода. Однако за термос с кофе готова была заплатить на вес золота. Стало жарко. Она сняла куртку и положила на траву. Но в одной майке ей было прохладно.

Она не задумывалась, приедет ли Зерицкий вообще. Она просто не думала ни о чем. Знала только, что будет ждать до тех пор, пока больше ждать будет нельзя. А потом вернется в Амстердам.