Клара и тень - читать онлайн книгу. Автор: Хосе Карлос Сомоса cтр.№ 103

— Мне очень хотелось все поскорее закончить и уехать в отпуск, — прорычал низкий голос Харлбруннера. Прогибающееся под его тоннажем «Кресло» было, судя по тому, что видел Босх, девушкой.

Совещание закрыли. Пока члены кабинета вставали, опираясь на ручки «Кресел», Бенуа обернулся к Босху и спросил его, не хочет ли он немного побеседовать по выходе с совещания. Босху совсем не хотелось, и не только из-за намеченной на вечер встречи с ван Оббером, но и потому, что менее всего его сейчас тянуло говорить с начальником отдела по уходу за картинами, но он прекрасно знал, что отказаться невозможно. Бенуа предложил парк Клингендаль. Он утверждал, что ландшафт японского сада приводит его в восторг. Они поехали туда на личной машине Бенуа.

По дороге оба молчали. Сквозь голубоватые стекла окошек проносилась архитектурная карусель Гааги. В этом городе Босх родился, хотя с очень юных лет он жил в Амстердаме. На мгновение он задумался, осталось ли в нем что-нибудь от Гааги. Мелькнула мысль, что, пожалуй, что-нибудь от Гааги есть во всех уголках современного мира. Как на гравюрах М.К. Эшера, его родной город, казалось, скрывал в себе другой город, в котором прятался третий и такдо бесконечности. В Мадуродаме — Голландия в миниатюре, «самый маленький из самых великих городов Европы», как говорил его отец. В панораме «Месдаг» хранится картина диаметром 120 метров, тоже выполненная в уменьшенном варианте. В музее Маурица можно заглянуть в прошлое через Голландию, написанную великими мастерами. А если какой-нибудь коллекционер ищет ГД-искусство, он найдет десять официальных и больше сорока частных залов, музей «Гемеенте» и новейшую картинную галерею «Кунстсааль»; есть выставки легального подросткового искусства вроде «Набоковьен» и «Пуберкунст»; подпольные магазины живых предметов «Менселик»; открытые арт-шоки «Хардер» и «Тауэр»; подвижные картины в «Хет Бос» и в «Экшн Хаус»; анимарты в «Артзоо». А если хочется пофотографировать, что может быть лучше, чем знаменитая наружная картина «Хет Мейсье» («Девочка») в Клингендале? Искусственные города и живые люди, преображенные в произведения искусства. На день теряешься в Гааге — и начинаешь путать декорации с реальностью. Быть может, этот туман, царивший сейчас в его голове, это отсутствие четких границ и было вызвано тем, что он здесь родился, думал Босх.

В парке Клингендаль было полно туристов, несмотря на то что все более сгущавшиеся облака обещали к вечеру неприятный сюрприз. Бенуа и Босх отправились гулять по аллеям, заложив руки за спину. Чуть прохладный ветер приподнимал кончики их галстуков.

— Недавно прочитал в «Квайетнесс», — завел разговор Бенуа, — что в Нью-Йорке организуют выставку из полотен-пенсионеров. У них уже было несколько удачных продаж в Штатах. Финансируют это, естественно, «Энтерпрайзиз». И автор статьи утверждал, что это классная идея, потому что чем еще заниматься пенсионерам, как не сидеть где-нибудь тихонько, людей смотреть и себя показывать? Стейна это не очень заинтересовало, потому что ему не нравятся старые полотна, но я уверен, что в Европе это скоро начнут делать. Представь себе, что старички, которым едва хватает пенсии на прожитье, вдруг становятся картинами с миллионной стоимостью. Мир вертится, Лотар, и зовет нас вертеться вместе с ним. Вопрос только в том, послушаем мы его зов или сойдем с дистанции и будем смотреть на движение со стороны?

Вопрос был риторический, и Босх отвечать не стал. На небольшой полянке несколько девушек отрабатывали перед картиной «Дерзость» работы Рут Малонди имитирующие ее позы. Босх подумал, что это, должно быть, университетские студентки по специальности «Полотно». Конечно, в отличие от оригинала они не были ни обнажены, ни окрашены — это было бы противозаконно. По закону произведение искусства могло выставляться без одежды в общественных местах, но студентки были всего лишь людьми и делать этого не имели права. Босх ясно представлял, как они спят и видят, как бы отбросить в один прекрасный момент свою человеческую сущность. Он подумал, что, быть может, того же хочет Даниэль.

Бенуа довольно долго молчал, разглядывая неподвижные тела будущих полотен, позировавших в блузках и джинсах на траве, в которой лежали их свитера и конспекты.

— Лотар, ты думаешь, его поймали на самом деле? — вдруг спросил он.

Вот это уже настоящий вопрос.

— Нет. Не думаю, Поль. Но какая-то вероятность имеется.

— Я тоже не думаю, — заявил Бенуа. — «Рип ван Винкль» страдает от той же проблемы, что и вся Европа: разъединенное единство. Знаешь, в чем проблема у нас, европейцев? В том, что мы хотим оставаться самими собой, не переставая быть Целым. Пытаемся глобализовать нашу индивидуальность. Но мир с каждым разом все меньше нуждается в индивидуумах, расах, нациях, языках. Миру нужно, чтобы все мы знали английский и по мере возможности были несколько либеральны. Пусть в Вавилоне говорят по-английски, и можно продолжать строительство башни, заявляет мир. Вот чего требует глобализация, а мы, европейцы, стремимся к ней, не желая отказываться от того, что мы индивидуумы. Но что на сегодняшний день индивидуум? Что значит быть французом, англичанином или итальянцем? Посмотри на нас: ты — голландец с немецкими корнями, я — француз, но работаю в Голландии, Эйприл — англичанка, но она жила в Италии, Якоб — американец, а живет в Европе. Раньше художественное наследие нас разнило, сейчас все изменилось. Голландец может создать картину из испанца, румын — из перуанца, китаец — из бельгийца. Иммигрантам обеспечена работа — надо становиться искусством. Нас уже ничто не отличает друг от друга, Лотар. У меня дома есть портрет из керубластина работы Авендано. Он точь-в-точь как я, прямо как в зеркале, но модель, дублирующая оригинал в этом году, — угандец. Он стоит у меня в кабинете, и я каждый день на него смотрю. Вижу в нем мои черты лица, мое тело, мою внешность и думаю: «Господи, внутри я — неф». Я никогда не был расистом, Лотар, уверяю тебя, но мне кажется невероятным видеть самого себя и знать, что внутри, под моей кожей, есть скрытый негр и что если я достаточно сильно расцарапаю одну из моих щек, то увижу, как там появится неподвижный угандец, тот самый угандец, которого я ношу в себе и которого уже не смогу изгнать, даже если захотел бы… отчасти потому, что портрет — работы Авендано и стоит уйму денег, понимаешь?

— Понимаю, — эхом откликнулся Босх.

— Я вот думаю, что, по-твоему, мы увидели бы под кожей Европы, если ее расцарапать, Лотар?

— Пришлось бы долго царапать, Поль.

— Точно. Но кое-что меня утешает. Это кое-что объединяет меня с угандцем, это у нас с ним общее, и оно заставляет меня думать, что в конце концов мы не такие уж и разные.

Помолчав, Бенуа снова зашагал вперед и сказал:

— Оба мы хотим заработать денег.

В конце тропинки, удвоенная в зеркале залива, на корточках на груде камней находилась «Девочка», самая знаменитая картина в парке Клингендаль, да, пожалуй, и во всем городе. «Девочка» была нежной работой Рут Малонди, которую некоторые считали «ГД-Русалочкой» Гааги. Ее тело было наполовину скрыто просторной рубашкой, окрашенной в белоснежный цвет, которую развевал ветер. Великолепно нарисованное с помощью керубластина лицо и мягкий гипердраматизм ее голубых глаз помогали гуляющим убить время. Картина выставлялась постоянно, но во время суровых голландских зим городской совет устанавливал для ее защиты термостабильный купол из пластика. Полотну было, пожалуй, не больше четырнадцати. Это была уже шестнадцатая дублерша, окрашенная так, чтобы походить на всех предыдущих. Ее осаждал, щелкая камерами, целый полк туристов. Уже появилась традиция приносить ей цветы или бросать клочки бумаги со стихами.