Интересно, что негритянка лишь на полпальца превосходила
ростом Троянду, но казалась рядом с ней, тонкой и стройной, настоящей
великаншей из-за своей толщины. Молла постоянно носила какие-то свободные,
очень яркие балахоны, а в последнее время так растолстела, что даже эти
развевающиеся тряпки плотно обтягивали ее раздавшиеся бедра и живот. Это было
тем более странно, что ела служанка совсем немного, в основном — доедая с блюд
Троянды, и то не дочиста. Похоже, что толщина ее имела своей причиной какую-то
болезнь — тем более что в последнее время она смотрела как-то уныло, а порой
даже вскрикивала, хватаясь за живот, словно ее пронзала страшная внутренняя
боль. Троянда жалела служанку и не поручала ей никакой тяжелой работы. Она бы
даже посочувствовала Молле, хотя, прожив три месяца бок о бок, они так и не
сказали друг другу почти ни слова, кроме коротких приказаний от госпожи и
робкого: «Да, синьора. Как прикажете»…
Молла не жаловалась, терпела свою болезнь молча и только
старалась держаться подальше, когда появлялся господин. Впрочем, ее услуги
почти не требовались, ибо Пьетро предпочитал сам раздевать возлюбленную — если
хватало на то терпения, конечно, — ну а одевалась она уже днем, после его
довольно раннего ухода. Только тогда появлялась Молла… Но однажды Аретино ушел,
и Троянда проснулась, и уже полдень близился, а служанка все не шла.
* * *
Сперва Троянда ждала терпеливо, потом начала потихоньку
сердиться. Нет Моллы — значит, нет завтрака, нет ванны, нет притираний и
одеваний. Разумеется, и одеться, и причесаться можно без чужой помощи. А как
быть с едой и водой? В самом деле, не высунешься же, голая и грязная, в
коридор, не закричишь в никуда и никому:
— Я хочу помыться и поесть!
Троянда почувствовала, что готова разозлиться и на
жаловаться на нерадивую служанку Аретино. И вдруг ее осенило: да ведь помыться
можно в фонтане! Там чистая и довольно теплая, прогретая солнцем вода. А потом
она оденется, причешется — и потихоньку отыщет Пьетро. или, на худой конец,
Луиджи, или просто буфетную и кухню.
От этой замечательной мысли Троянда даже подпрыгнула!
Пьетро, конечно, не велел ей никуда ходить, и она не решалась его ослушаться,
но ведь сейчас у нее поя вился вполне достойный для этого предлог. Не с голоду
же умирать, в самом-то деле. Молла виновата куда больше, чем она, это ведь ее
отсутствие вынудит Троянду ослушаться Пьетро!
Теперь она боялась лишь одного: чтобы Молла вдруг не
явилась. Или, храни боже, придет другая служанка… Нет, надо спешить!
Вне себя от радостного ожидания, она сорвалась постели и
ринулась в сад, прихватив с собою простынку — вытереться после купания — и
кружевную сорочку. Впрочем, она вполне могла ходить совершенно голая: все равно
в ее покои не заглядывает никто, а Пьетро придет лишь к ночи.
В щебечущем, благоухающем, шелестящем и сверкающем садике
она сорвала с себя рубашку и прыгнула в чашу бассейна, не сдержав восторженного
крика.
О вода… какая вода! Живая, не холодная, не горячая — теплая,
вся пронизанная солнцем. И пахнет солнцем и дождем. Все, никаких больше ванн:
Троянда с этого дня будет купаться только в фонтане! Она плескалась, смеялась,
что-то выкрикивала… Прервать это райское наслаждение вынудил голод. Почему-то
после купания есть захотелось еще сильнее, и Троянда выскочила из фонтана так
же проворно, как забралась сюда. Вытерлась, нежась под лучами солнца, наспех
подобрала намокшие волосы, которые стали мягкими, легкими и пахли свежестью,
как и все тело, натянула сорочку и начала обуваться. По утрам она носила
шелковые мавританские туфли без задников, и теперь одна такая туфля куда-то
задевалась. Похоже, вскочив на парапет и в восторге тряся ногами, Троянда
зашвырнула свой башмачок невесть куда. Не идти же босиком по колючему песку!
Она спрыгнула с парапета на полосу зеленой травы и пошла по
ней, озираясь в поисках туфли. Босым подошвам было так приятно! Трава ласкала
их, как шелк. И Троянда с удивлением осознала: это уже было, было с ней! Она
вспоминала зеленую траву, по которой бежала босиком… этой травы было много,
много, целое море, простирающееся до самого горизонта, а из зелени выглядывали
маленькие цветочки: желтые, белые, ярко-розовые, необычайно синие. Где это было?
Было ли? Или приснилось во сне?
Захваченная живым, острым, душистым воспоминанием, Троянда
замерла, прижав руки к груди и растерянно озираясь… как вдруг увидела нечто, от
чего дыхание ее на миг пресеклось.
В тени магнолии, усыпанной огромными, белыми, словно бы
восковыми цветами, лежала какая-то темная груда. Она была едва прикрыта чем-то
алым, скомканным, и Троянда не поверила своим глазам, когда разглядела, что это
лежит Молла, едва прикрытая своим задранным на грудь ярким балахоном.
Так вот куда она пропала! Госпожа ждет, а эта негодная
негритянка спит в кустах, даже не замечая, как безобразно задралось ее платье.
Троянда гневно ринулась вперед — и замерла.
В позе Моллы, лежащей так неподвижно, с безвольно
раскинутыми ногами, было что-то жуткое! Дрожь прошла по плечам Троянды, она
замерла, не решаясь позвать и нарушить тишину, которая только что была
солнечной, трепещущей, звенящей, но вдруг сделалась мертвенной давящей. Она
могла только затаить дыхание и смотреть..
* * *
Она могла только смотреть, и глаза ее, постепенно привыкая к
сумраку тенистого уголка, начинали все отчетливее видеть запрокинутую голову
Моллы, ее широко разбросанные руки, в которых были зажаты пучки с корнем
выдранной травы, огромные груди, окаменело воздетые к небесам, опустившийся,
вдруг сделавшийся плоским живот, мучительно раздвинутые ноги… и лужу крови, в
которой она лежала, которая уже не лилась, а почти вся впиталась в землю.
Троянда пронзительно вскрикнула, а потом горло ее перехватил
ужас, ибо она увидела темную, окровавленную головку и скрюченные ручки
младенца, торчащие из чрева Моллы. Горло его было опутано пуповиной, и он был
такой же неподвижный и мертвый, как его мать, ко торой не хватило сил
разродиться.
Троянда испустила еще один крик — да такой, что ей
почудилось, будто вся душа ее с болью исторглась из тела, — а потом рухнула
наземь, и сознание покинуло ее.