— Да забудь ты об этом! — не сдержавшись, рявкнула Цецилия.
— Забудь! Если бы тебя изнасиловал смертный развратник, ты что, тоже в петлю бы
полезла? Ничего подобного. Стерла бы коленки в молельне, вот и все!
Она не договорила, с интересом наблюдая, как Дария
зажмурилась, видимо, изо всех сил стараясь это представить, но тут слезы снова
брызнули из-под ресниц, и она открыла детски-беспомощные глаза, прорыдав:
— Не могу! Не могу такого представить! Ведь вы сказали, что
с мужчиной я бы получила удовольствие, мне было бы хоть что вспомнить хорошее,
а тут… — И она с отвращением передернула плечами.
Цецилия непременно рассмеялась бы — если бы могла. Но она
только головой покачала, вспомнив историю про монахиню, которую изнасиловали
трое разбойников, и та, одернув свое рубище, перекрестилась: «Благодарю тебя,
боже! Без греха и досыта!» Вот уж правда, что неисповедимы пути твои, господи.
— Ну, если дело только в этом… — протянула она задумчиво,
словно с трудом искала ответа, в то время как уже ясно видела, что делать, что
говорить, и нужные слова неслись наперегонки. — Надо сделать так, чтобы тебя
взял смертный мужчина. Тогда будет считаться, что он разрушил твою
девственность, а инкуб и впрямь являлся во сне.
— Будет считаться? — недоверчиво переспросила Дария. — А
кем?
— Да нами с тобой, — пожала плечами Цецилия. — Особенно если
ты испытаешь удовольствие.
Дария нахмурилась, обдумывая сказанное своей мудрой
наставницей.
— И что, для этого годится любой мужчина? — спросила она
осторожно.
— Ну уж нет! — оскорбленно фыркнула Цецилия. — Большинство
из них думает только о том, как свой блуд почесать, а о женщине не заботится.
Это должен быть особенный мужчина, знающий толк в любви.
— В любви?! — потрясенно воскликнула Дария. — Как, разве и
это — любовь?!
«Только это и есть любовь!» — едва не воскликнула Цецилия,
но боялась, что разрыдается, если молвит хоть слово, а потому просто кивнула.
— А где найти такого мужчину? — деловито спросила Дария, и
Цецилия мрачно усмехнулась:
— Предположим, я смогу тебе помочь. У меня есть один
знакомый. Он настоящий патриций, из тех, кто вписан в libro d`oro, Золотую
книгу, человек почтенный…
— Почтенный? — перебила Дария с едва уловимой ноткой
разочарования в голосе. — Но… разве для сего непременно нужны почтенные лета и
знатное происхождение?
— Тебе что, баркайоло сюда привести? — сухо осведомилась
Цецилия. — Человеку, о котором идет речь, слегка за сорок. Самый раз!
Ей очень хотелось добавить, что за свое патрицианство
Аретино заплатил двести или триста дукатов, так что о его знатном происхождении
можно говорить только со скрытой усмешкой. Другое дело, что сын сапожника из
Ареццо живет так, как не каждый principe может себе позволить! А что до его
почтенности, то у Аретино «шест» покрепче и подлиннее, чем у любого баркайоло!
Но она не стала вдаваться в столь волнующие подробности, а только уточнила:
— Так ты согласна?
— Что же мне делать? — воздела руки молодая монашка. — Этот
грех можно хотя бы замолить! Страшно только, что я совершаю сие по доброй воле,
сознательно нарушая обеты, которые принесла господу!
— Ну, моя милая, — пожала плечами Цецилия. — Господу нашему,
Иисусу сладчайшему, столько приносят обетов, что он и счет им потерял,
наверное. Где ему разглядеть, какой нарушен, а какой нет!
Дария подумала-подумала — и кивнула. А ведь и в самом деле!
У бога столько дел, столько людей требуют его присмотра! Может быть, ей
повезет, и господь в нужную минутку как раз обратит свой взор на какую-нибудь
другую грешницу?..
Глава 3
Совращение святой Дарий
Ну и, разумеется, все это было обставлено еще множеством
охов, ахов, и рыданий, и причитаний, и проклятий врагу рода человеческого,
который… ну и так далее, и в конце концов Цецилия преисполнилась уверенности,
что нет ничего более унылого на свете, нежели совращение девственницы. Кое-как
угомонив Дарию приказом лечь поспать (нет, разумеется, в другой келье, в другой
постели, как же иначе!), она стремглав убежала к себе — и дала волю слезам.
Мало того, что Аретино бросил ее ради этой недалекой ломаки, так она еще и
должна была устраивать их новые встречи! Больше всего ей хотелось сейчас
плюнуть на Дарию, на Аретино, а заодно на все монастырские дела, которые
требовали ее неотложного вмешательства. Но слишком многое могло рухнуть, посмей
она не угодить Аретино, а потому несчастная аббатиса собралась с силами и
открыла свой секретер, где лежали перья и бумага. Вскоре с нарочным в палаццо
на Canal Grande было отправлено достаточно пространное послание. Ответ пришел
незамедлительно. Цецилия, прочитав и подумав, написала снова. Пьетро снова
ответил… Словом, до времени «Ave Maria» Цецилия только и делала, что получала и
отправляла письма, и к урочному часу дурное настроение ее достигло своей
вершины.
Вдобавок за обедом в трапезной много шумели, а во время
дневного сна две послушницы тайком распевали серенаду, которой их научил некий
баркайоло. Более того! Цецилия узнала, что парня с завязанными глазами
приводили в монастырь, где он тешил пятерых «невест Христовых» всю прошлую
ночь, а потом был, также с завязанными глазами, выведен за монастырские стены.
Ну и ночка выдалась! Не монастырь, а… а… Цецилия не могла подобрать сравнения,
но больше всего она злилась на то, что, оказывается, проспала еще одно
замечательное приключение. Девчонки, конечно, поступили чересчур неосторожно:
простолюдины болтливы, а вдруг тот баркайоло оказался приметлив? Но главное —
это было просто греховное наслаждение плоти без малейших признаков выгоды для
монастыря! Ночь с воспитанницей Цецилии Феррари стоила недешево: до пятидесяти
дукатов, и очень многие состоятельные люди не колеблясь платили огромные
деньги, особенно если за это им дозволялось распутничать в любом уголке монастыря.
Скажем, находились любители переодеться в сутану и
изображать священника, принимающего исповедь. Молоденькая монашенка красочно
расписывала свои мнимые и действительные грехи, распаляя «священника» до тех
пор, пока он не врывался в исповедальню, которая тут же начинала ходить
ходуном.