Ресторан, в котором Зозо встречалась с
Бурлаковым, находился недалеко от гастрономического бомбоубежища Хаврона. Он
был чистеньким, пахнул свежей выпечкой и начинался с большого белого холста, на
котором известные люди ставили маркером свои размашистые подписи. Подписей было
довольно много, что должно было напитать Зозо уважением к этому царству
прославленных желудков.
Возле этого холста Зозо, пришедшая раньше
назначенного срока, и дожидалась Бурлакова. Заметив машину Леонида, въезжающую
на парковку, Зозо испытала внезапную робость и укрылась в женской комнате, где
и просидела десять минут, рассматривая в круглое зеркало над раковиной свое
испуганное лицо.
– Сейчас или никогда! – повторяла
она точно заговор.
Тем временем ее «зубодробилкин» уже сидел за
столиком и равнодушно, точно язвенник, листал меню.
– Прости! Надеюсь, ты не
соскучился? – проворковала Зозо, подходя.
– Ничего-ничего! Примерно этого я и
ожидал. Пунктуальные женщины – это утопия! Они мне совершенно не нравятся! –
сказал Бурлаков.
Его медлительный голос, которым он нередко
запугивал пациентов до состояния амебы, потеплел ровно настолько, насколько это
было уместно. Зозо порадовалась, что не вышла из своего убежища, даже когда в
дверь барабанили.
Подошедшая официантка чем-то напоминала
грустного, большеглазого, очень чистенького тушканчика. Зозо так волновалась,
что ткнула пальцем в первый попавшийся салат и попросила сок.
– Сок свежевыжатый? – уточнила
официантка.
– Что? Как хотите! – не расслышав,
торопливо сказала Зозо.
– Я лично ничего не хочу! –
назидательно произнес тушканчик и удалился на задних лапках.
– Ну как твой сын? Где он сейчас? –
приветливо спросил Леонид.
– Сидит дома. Играет на
компьютере, – соврала Зозо, не видевшая Мефа уже недели две.
– В прошлый раз ты говорила, что он
круглые сутки делает уроки. Или он сутки делает уроки, а следующие сутки
играет? – добродушно напомнил Бурлаков.
Зозо с усилием улыбнулась.
– Он очень тихий. Его почти никогда не видно, –
сказала она, надеясь, что, когда встреча кандидата в папы и кандидата в сыновья
все же произойдет, Меф будет хотя бы без меча и без подружки.
К счастью, Леонид больше не интересовался
подробностями жизни девятилетних мальчиков. Он равнодушно взглянул через
стеклянную стену на улицу, где стоял его автомобиль, а когда сразу после этого
посмотрел на Зозо, той показалось, что взгляд у него блестящий и колючий, как
новенький зубной бор.
«А ведь он меня совсем не любит! И не нужна я
ему совсем! Ему вообще непонятно что нужно. Прав Эдя: мутный он!» – с внезапной
ясностью подумала Зозо.
Ей захотелось встать и уйти. Она даже
дернулась, отодвигая стул, но страх одиночества и желание быть счастливой любой
ценой приказали ей остаться.
– Как вы относитесь к ревности,
Леля? – спросила она задиристо.
Порой Зозо захлестывала лихая волна отваги, и
тогда мгновенно становилось очевидно, что она мать Буслаева и сестра Хаврона.
Среди кактусов не растут подснежники.
По вялым глазам Бурлакова Зозо прочитала, что
к ревности он не относится никак, поскольку она не имеет прямого отношения к
его служебным обязанностям.
– Ревность, Зоечка, это качество,
требующее постоянного эмоционального обслуживания и большого количества
свободного времени, – сказал он.
– Не ревновать тоже плохо. Если тебя
совсем не ревнуют – значит, ты безразлична. Плевать, где ты, с кем ты, чем
занимаешься, о чем думаешь – вообще глобально чихать на тебя, – с
убеждением сказала Зозо.
Бурлаков поправил солонку.
– Как-то они ужасно долго ничего не
приносят! – сказал он тоскливо. – Понятно, что горячее готовят. Но я
же просил вначале кофе! Что они за ним, ослика на базар послали?
Зозо с задержкой улыбнулась. Она испытывала
смятение.
– Да, кстати! А где мой зуб? – вдруг
вспомнил Леонид.
«Твой – у тебя во рту!» – чуть не ответила
Зозо, но сдержалась и смиренно полезла в кошелек. Зуб Мефа Бурлаков разглядывал
недолго. Завернул в салфетку и спрятал в нагрудный карман.
– А посмотреть? – спросила Зозо с
обидой.
– Посмотреть? Ну да не тут же! –
улыбнулся Бурлаков. – Я и так уже по зубику увидел, что в детстве мальчик
любил конфетки! Ай-ай-ай! Могу открыть вам профессиональную тайну, Зоечка!
Конфеты – лучший друг стоматолога! Если бы их не было, многим из нас пришлось
бы искать другую работу.
Зозо хотела ляпнуть, что Меф всегда, даже в
три года, гораздо больше конфет любил мясо, но внезапно в дверях увидела своего
родного братца. За спиной у Эди маячил встопорщенный и сердитый «здоровый
конкурент». Эдя повернулся к нему и что-то шепнул, указывая на столик.
В момент, когда краснолицый, размахивая
руками, направился к ним, Зозо осознала, что он изрядно навеселе и находится в
той стадии подпития, когда уже хочется совершать геройские поступки, но еще не
хочется просить за них прощения.
В сердце у Зозо шевельнулось сомнение, что ее
план был так уж хорош.
«Прикончу Хаврона!» – пугливой птицей
вспорхнула мысль. Однако было уже поздно.
– Привет, Зоя! А я тебя всюду ищу! Вот и
встретились! – фальшивым тоном уличного приставалы произнес краснолицый,
оглядываясь на дверь, в которой то появлялся, то исчезал Эдя.
– Привет! – поздоровалась Зозо,
запоздало спохватываясь, что не знает даже имени своего арендованного
поклонника.
Краснолицый шевельнул щеточками усов. Неумелая
игра компенсировалась старательностью, с которой он выговаривал слова.
– С кем это ты тут, Зоя? Что за мужик?
Почему я его не знаю? – продолжал он.
– Леонид, может быть, вы сами
представитесь? – предложила Зозо.
Бурлаков стал привставать, нерешительно
протягивая ладонь. Краснолицый посмотрел на его руку и сдвинул бровки.
– А ты сиди! – гаркнул он.
Леонид озадаченно захлопал глазами.
– Простите… – начал он.
– Не прощу! Сидеть, я сказал! Руки
держать перед собой! Смотреть на стол! – гаркнул краснолицый. В голове у
него что-то замкнуло.