Сильвин из Сильфона - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Стародубцев cтр.№ 24

Мармеладка. Милый, зачем ты побрил подмышки? Сильвин. Чтобы тебе понравиться. Мармеладка. А что с твоим пахом? Сильвин. Я пытался навести там прическу. Мармеладка. Дурачок, больше никогда этого сам не делай. Лучше попроси меня.

На следующий день она меня подстригла, вернее, ликвидировала остатки волос на моей голове, превратив меня в полную отполированную противоположность Эйнштейна (ей мой новый имидж показался забавным), а еще сделала мне (как это?) маникюр и долгожданный педикюр. В тот же день она купила мне на свои деньги разный реквизит: рубашку, брюки, ботинки, новую пижаму с мальчиками-пастухами и множество белых трусиков, которые показались мне издевательски женскими и откровенно дешевыми из-за чрезмерной экономии материала, особенно на ягодицах. Но я вежливо не подал виду.

Часом позже я материализовался на кухне, где Мармеладка готовилась отпить чаю с ватрушкой, густо смазав ее вишневым вареньем (Германа дома не было), и чрезвычайно сконфуженный и одновременно весь таинственный, подал ей трясущейся от волнения рукой лист бумаги, вырванный из тетради. Она, жуя, бегло ознакомилась с причудливым содержимым моих каллиграфических строчек, отложила ватрушку, тем более что варенье, капнув, поставило жирную вишневую точку под моим текстом, вернулась к началу, зашевелила губами, силясь ничего не пропустить, и наморщила лоб, пытаясь думать. В двух местах азиатские глаза ее по-детски вспыхнули, еще в двух она улыбнулась, видимо, моей наивности.

Песня Ветра

1 Я Твой Любовник, а Ты моя Любовница.

2 Тайну свято храню, ибо прочие недостойны знать.

3 Мир остальной существует, лишь вращаясь вокруг нас.

4 Я еще дитя, чтобы Понимать, но уже взрослый, чтобы Верить.

5 Истина для меня в одном: есть только Ты.

6 Говорю тебе Ты, потому что Ты — единственная.

7 Думаю о Тебе, поскольку прочее — суета сует.

8 Живу только затем, чтобы приносить Тебе Радость.

9 Получаю от Тебя Нежность и все наслаждения Вселенной.

10 Я прощаю Тебе твои грехи, а сам безгрешен.

11 Покорно и счастливо дарю Тебе свою Любовь.

Мармеладка. Что это? Будто молитва.

Сильвин. Моя клятва тебе.

Мармеладка. Мне?

Сильвин. А кому еще?

Мармеладка. Милый, как здорово!

Сильвин. Я буду читать ее перед сном и еще десять раз на дню.

Мармеладка. Жаль. Сильвин. Чего?

Мармеладка. Что у меня нет такой клятвы. Я бы тоже читала ее на ночь.

Сильвин. Да? Честно? Я сейчас…

Через минуту я положил перед ней другой листок: Я Твоя Любовница, а Ты мой Любовник…

Итак, я начал заполнять буквами и знаками препинания новую тетрадь. Занимаясь этим, я чувствую себя сторонним рассказчиком, потому что в моей голове давно произошло раздвоение личности, будто я — одно, а Сильвин из Сильфона совсем другое, и связывает нас сущий пустяк — всего лишь общее искалеченное тело. Чем дальше я заплываю в воды своего изложения (а я уже давно заплыл за буйки), тем большее расстояние отделяет меня от Сильвина, тем меньше мы узнаем друг в друге себя, тем очевиднее становимся чужими людьми. Потому что я, увы! — все тот же микроскопический человечек, взявшийся вести этот дневник, бесформенное, бессмысленное существо, которому стоит посещать, когда где-то заболит, не человеческого врача, а энтомолога, а Сильвин — совсем другое дело. Сильвин — это одноглазое чудовище, монстр, поедающий души людей. Меня на самом деле нет, я застрелился несколько месяцев назад, перевоплотившись в него, так что, дамы и господа: Король умер, да здравствует Король!

Конечно, может создаться впечатление, что и без того сумасшедший Сильвин сошел с ума в квадрате, но настаивать на этом субъективном утверждении не стоит. Сумасшествие отдельных личностей — дело весьма редкое, а вот помешательство групп, партий, наций и эпох — правило.

Используя возможности Сильвина, Герман на первых порах только защищался, не позволяя конкурентам расправиться с ним, и уж точно не посягал на жизнь человека. Но потом стал нападать. В этом Сильвин убедился, когда Герман однажды занес ему в комнату купленный в книжном магазине томик Ницше, о котором Сильвин давно мечтал. Герман, по обыкновению, был в черных очках, поскольку по каким-то своим соображениям уже давно скрывал от Сильвина содержимое своих мозгов, но когда Сильвин ткнул пальцем в интересное место в книге, Герман, забывшись, задвинул очки на лоб, обнажив глаза.

Через мгновение он опомнился, но было поздно. Сильвин, мгновенно продравшись сквозь оболочку эмоций и поверхностной памяти, вошел в глубины его разума и сразу обнаружил в нем необратимые изменения — некую злокачественную опухоль, которая испускала сильнейшее зловоние. Скальпированный мозг Германа, и без того напоминавший фарш из всех элементов таблицы Менделеева, теперь представлял собой специфический деликатес для исследователя-гурмана. Это были животрепещущие воспоминания о событии, происшедшем несколько дней назад.

Герман надолго замер в какой-то липкой непредсказуемой темноте. Шумит вода — под душем кто-то плещется, скорее всего, это номер в гостинице. В его руке пистолет, тот самый, при помощи которого Сильвин едва не застрелился. Он в тонких перчатках, а на ногах бахилы, точно такие, какие навязывают посетителям в больницах. Человек военный, строевой, с боевым опытом, он все же не предполагал, что долгая неподвижность равносильна изощренной пытке. Какого черта! — думает он и начинает осторожно переминаться с ноги на ногу, потом, осмелев, приседает несколько раз, слышно, как хрустят его изношенные колени. Страх чешет за ухом, похмелье стучит в виски, катастрофически хочется курить. Во рту всемирная засуха, солоноватый язык уже подвялился, можно подавать к пиву, а слюны нет и не предвидится. Герман безотчетно злится, его бесит любая пустяковина, пришедшая в голову, он уже жалеет, что решился на это сам, что не поручил профессионалу или вообще не отказался от этой затеи.

Шум воды стих, кровь ударила в лицо, Герман снял пистолет с предохранителя и сконцентрировался. Темнота чуть расступилась, сейсмограф застрочил колебания, и он сразу увидел его- своего бывшего товарища, с махровым полотенцем на бедрах, с вспученным от пресыщенности животом, в капитанской фуражке на голове. Герман восхищенно подумал: Даже в душе не снимает!

Он планировал пристрелить его в постели, спящим, он почему-то считал, что умереть во сне удобно и не больно — все же старый друг, хотя и предатель (но я не злопамятен), но здесь в кармане Германа вздрогнул и выплюнул первые позывные не отключенный мобильник. Капитан застыл на полушаге с наклоном — распаренное лицо, вопросительная морщина над переносицей. Герман — ворошиловский стрелок в третьем поколении, немедля вскинул руку, тут же придавил привычно тугой спусковой крючок, и сквозь пороховой выдох грохота осталось разглядеть аккуратную семимиллиметровую дырочку во лбу замедленно падающего Капитана и взлетевшую фуражку, также рапидом опускающуюся на пол. Капитан убит. Предсказание сбылось!