– Все ужинали в семь, а ей дали еду раньше, думаю, около
половины седьмого. Наверное, тут же и заснула, а сейчас скоро два часа дня.
Почти пятнадцать часов прошло! Хотя, не знаю, может, она всегда так много
дрыхнет!
Зайка с удивлением покосилась на девушку, а Серафима
Ивановна вскрикнула:
– Немедленно зовите врача, такой глубокий, непрерывный сон
может свидетельствовать о поражении головного мозга. Она падала?
Марья Сергеевна беспомощно погладила внучку. Светлана пожала
плечами:
– Не знаю!
– Хорошая же вы мать, – не выдержала Зайка.
– Я не… – завела Света, но, получив от меня пинок,
заткнулась.
Ольга вытащила телефон и вызвала «Скорую помощь».
Марья Сергеевна осторожно поправила подвернутую ручку и
прикрыла девочку пледом.
Врач приехал быстро. Помахивая железным ящичком, он вошел в
холл, огляделся по сторонам и почему-то скривился. Потом процедил:
– Где больная?
Мы с Зайкой проводили его к Верочке. Доктор вошел внутрь
комнаты и велел:
– Всем выйти, кроме матери.
– Но… – начала Зайка.
– Всем вон! – жестко приказал эскулап.
Мы оказались в коридоре. Марью Сергеевну внезапно затрясло.
– Уведи ее в гостиную и дай чаю с коньяком, – распорядилась
я.
Ольга потащила несопротивляющуюся старушку по коридору. Тут
дверь комнаты приоткрылась, и доктор спросил:
– Молоток есть?
Недоумевая, я сбегала в кладовку и притащила инструмент.
Через минуту «гиппократ» потребовал:
– Теперь плоскозубцы и напильник, а еще лучше шило.
– Что вы делаете с несчастным ребенком? – завопила я, влетая
в комнату.
– Ничего, – спокойно ответил врач, – у чемодана замок
заклинило, не открывается.
Кое-как он все же справился с замком и принялся отламывать
«носики» у ампул. Иголка ткнулась в худенькую попку, я невольно вздрогнула, но
Верочка даже не шевельнулась.
– Интересно, интересно, – бормотал педиатр, щупая пульс на
маленькой, тощенькой ручке, – как будто бы здорова, а не реагирует. Ну надо же,
прямо Спящая красавица, словно заколдованная.
И он снова принялся щелкать пальцем по ампуле.
– Не надо, – тихо сказала я, – кажется, я знаю, что с ней.
Помочь в этой странной перепалке мог только профессор
Мельниченко. И я, забыв переодеться, как была в грязных джинсах и мятом
пуловере, помчалась на факультет психологии.
Андрей Николаевич читал лекцию, и я вынужденно просидела
около полутора часов на подоконнике в коридоре. Освободился он только в
половине шестого. Но, нужно отдать должное Мельниченко, ехать согласился
мгновенно, даже не спросив о сумме гонорара. Впрочем, возможно, думал, что я
знаю, сколько он берет за визит.
По дороге, как могла, ввела профессора в курс дела. Брови
Андрея Николаевича поползли вверх, но слушал он чрезвычайно внимательно, не
перебивая, без оханий и возмущений.
Конец рабочего дня не лучшее время для поездок по центру
столицы. Кругом змеились отвратительные пробки, москвичи торопились по домам. В
Ложкино удалось добраться лишь около восьми.
Марья Сергеевна кинулась навстречу. Верочка по-прежнему
спала. Дышала девочка ровно, без всякого усилия и надрыва, но в себя не
приходила.
Мельниченко оглядел пациентку и сказал:
– Большое поле работы. Но надо сначала покурить и
настроиться на сеанс.
Процесс подготовки занял минут тридцать. В половине девятого
профессор выставил всех за дверь и приступил к «расколдовыванию».
Домашние собрались в гостиной. Алиска пробормотала,
откусывая сладкую булочку:
– Нет, хорошо, что у меня нет детей, от них одна докука.
– Глупости! – влезла Маня. – Дети – цветы жизни!
– На могиле своих родителей, – немедленно отпарировала
Алиска. – Спиногрызы.
– Ужасно эгоистично так рассуждать, – не сдавалась Машка. –
Каждая женщина обязана испытать радость материнства, а тех, кто лишен этого,
мне лично жаль.
Я так устала, что молча вытянулась на диване, не вмешиваясь
в их перебранку. Откуда-то из-за спинки с сопением вылез Фредди и пристроился
возле меня. От мартышки пахло каким-то знакомым ароматом – горьковатым и
тонким.
Алиска увидела, что я принюхиваюсь, и захохотала:
– Вылил на себя весь флакон «Коко Шанель».
– Где он его взял?
Балерина радостно сообщила:
– Залез к тебе в ванную и подушился от пуза.
Я только вздохнула. Пропажа пузырька любимых духов в свете
последних неприятностей выглядит сущей ерундой. И все же, ну когда они наконец,
Алиска и обезьяна, уберутся от нас? Надоели до смерти! Да и Филя осточертел.
– Где колдун? – вяло поинтересовалась я, чувствуя, как
последние силы покидают тело.
– Нечего издеваться, – взъерепенилась Алиса, – он поздно
приедет.
«Небось на шабаш подался», – подумала я, уже засыпая.
– Даша, – раздалось над ухом, – Даша.
Я машинально села и уткнулась взглядом в лицо Мельниченко. В
комнате горел только торшер, но даже в его неярком свете видно, как устал
профессор.
– Который час? – спросила я, еще не совсем проснувшись.
– Три утра или ночи, смотря как вам нравится, – с улыбкой
ответил Андрей Николаевич.
– Что с ребенком?
– Спит.
Я огорченно воскликнула:
– Неужели ее невозможно разбудить?!
– Да нет, – успокоил профессор, – вы не поняли. Верочка
просыпалась, поужинала и сейчас отдыхает, я вывел ее из транса. Вот хочу
попросить вас, разрешите где-нибудь до утра прикорнуть. Домой ехать далеко.
– К сожалению, не могу предоставить отдельную комнату, но
этот диван в гостиной очень удобный, сейчас я постелю.
– Не надо никаких простыней, – пробормотал Мельниченко,
плюхаясь на ложе, – вот только пледиком накроюсь. Уж извините за доставленное
неудобство.