Пепел - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 24

Колонну замыкала зенитка, и голова стрелка была обвязана красной косынкой.

Ротный передал сообщение о благополучном прохождении колонны. Смотрел, как скрывается за поворотом зенитка и красная косынка стрелка. Шоссе опустело, но над бетоном продолжали лететь вслед за колонной незримые духи. Это были духи войны. И ротный внезапно с похолодевшим сердцем вдруг подумал, что он будет убит на этой войне. И духи, летящие над дорогой, — это духи его будущей смерти.

Петр проводил друзей на утренний автобус, и Левушка обнял его и перекрестил, а Натан поцеловал своими мокрыми горячими губами. Они укатили, неся в себе выпитые накануне звезды. Суздальцев возвращался домой и увидел, как с крыльца сбегает Николай Иванович — кособокий, торопливый, несчастный, в расстегнутом ватнике, в неуклюжих валенках. Он пробежал мимо Суздальцева, что-то бормоча, не отвечая на приветствие. Вбежал на свое крыльцо, исчезая в сенях. Суздальцев, войдя в избу, увидел тетю Полю, необычайно возбужденную. Она уже была в своей замшевой шубейке, хватала какие-то флаконы, цветные нитки, бумажки, срывала с печи пучки сухих трав.

— У Николая Ивановича коза заболела. И все-то ко мне идут. Нашли себе дохтура. Есть же ветелинар в совхозе. Ан нет, к Пелагее Васильевне… — Она ворчала, но и было в ее глазах торжество, сознание своей незаменимости.

Она убежала, и Суздальцев представил себе лубочную картину — больная коза в ночном чепце лежит под одеялом, а над ней склонилась тетя Поля, вливает ей в рот ложку целебного снадобья.

Ему предстоял поход в лес, где на дальней лесосеке свалили несколько старых елей, и женщины из окрестной деревни ощипывали с поваленных стволов хвою, которую потом на скотном дворе подмешивали коровам в корм. Питали их витаминами. На лесосеке должен был ждать его хромоногий лесник Капралов, которому вменялось срубать с елей ветки, передавать их женщинам, а потом ощипанные, лишенные хвои суки сжигать в костре.

Суздальцев получил в лесничестве широкие красные лыжи, похожие на лодки, которые позволяли ходить по глубокому снегу. Взял на поводок радостно завизжавшую собаку, прихватил ружье, сунул за пояс топор и, забросив через плечо бечевку, продернутую сквозь дырочки в лыжах, вышел на улицу. Прошел все село, не рискуя спустить с поводка свою шкодливую собаку, любительницу погоняться за курами. Лыжи катились следом, тихо позванивая на ледышках. И когда впереди открылось поле с далекой синей бахромой леса, он вдел валенки в ременные петли лыж. Спустил с поводка собаку, и та заметалась, зарываясь мордой в снег. Он заскользил на лыжах, легко переставляя ноги, видя, как красные лодки догоняют друг друга, ломают торчащие из-под снега черные, оставшиеся с осени соцветья. Те с тихим треском ломались от удара красной лыжи. Жгучий ветер лизал щеки. Бежала перед ним цепочка лисьих следов. Синий лес приближается, и уже видны были ели, пересыпанные отяжелевшим снегом. Петр испытал молодую радость, чувствовал бесконечную красоту и волю окружавшего его мира.

Он прошел сквозь лес, пробираясь по просекам и заваленным снегами лесным дорогам. Собака то исчезала, петляя в стволах, наслаждаясь свободой, то подбегала к нему, преданно глядела в глаза. И он укорял ее:

— Ну что ж ты, Дочка, молчишь, как немая. Хоть бы белочку облаяла, рябчика спугнула. Видно, порченая. С тобой только кур гонять да штраф платить.

Лайка виновато смотрела, соглашалась, приближалась, чтобы лизнуть ему руку, а потом опять уносилась, мелькая в еловых стволах.

На поляне у просеки лежали поваленные ели, белели свежими надрезами пни, и две женщины, орудуя кухонными ножами, срезали с суков зеленые веточки хвои, насыпали их в лохматые кучки, ощипывая елки, словно это были большие зеленые птицы. В лесу работали две сестры-вдовицы из ближней деревни Ананьево. Старшая — Матрена, почти старуха, с обрюзгшим усталым лицом, вислыми щеками, малиновыми от мороза, в уродливых валенках и тяжелом зипуне. Она орудовала ножом, монотонно и привычно срезала хвою. Не ответила на приветствие Суздальцева. Ее младшая сестра Агафья, молодящаяся, с крашеными губами и подведенными выщипанными бровями, весело зыркнула на Суздальцева бедовыми глазами. Заиграла бедрами, притоптывая крепкими, в новеньких валенках ногами.

— И чтой-то никто к нам не идет, не поможет, топориком не помашет, костерка не разведет, — певуче говорила она, морща в смехе белый сдобный подбородок с соблазнительной ямочкой.

— Да вы и без помощников уже все общипали, — отозвался на ее смешки Суздальцев. — Теперь только вас пощипать.

— А и пощипи, — засмеялась Агафья, выставляя под полушубком полную грудь.

Суздальцева раздражало отсутствие лесника Капралова. Тот, ссылаясь на свою хромоту, часто уклонялся от лесной работы, от обходов, обмеров, оставался в своей далекой деревне, лишь изредка появляясь на общих сходках в лесничестве.

Суздальцев повесил на сук ружье, извлек из-за пояса топор и, двигаясь вдоль поваленного ствола, стал сшибать суки, слушая, как сталь топора перерубает тугое морозное дерево. Набросав к ногам женщины зеленые лапы, он сложил в стороне очищенные от хвои голые ветки и поджег. Ветки принялись неохотно, дымили. Он подкидывал в костер зеленую хвою. Та начинала трещать, испускала синий, радужный дым, благоухала. Дым возносился к вершинам, туманя солнце, которое пылало, дрожало, двоилось, проступая сквозь дым. Суздальцев рубил сучья, замечая, что Агафья наблюдает за ним, поигрывает бровями, пунцовыми насмешливыми губами.

Он услышал кашель, глухие постанывания. Обернулся. На лесосеку выходил Капралов. Одна ватная порточина была заправлена в резиновый сапог, другая, обнимавшая негнущийся деревянный протез, была вставлена в большую, клееную калошу, притороченную к протезу кожаной лентой. Небритое лицо было красное, с выпученным от надрывной ходьбы здоровым глазом, с мертвенной стекляшкой вместо второго. Фуражка съехала назад, открывая лысеющий, с клочками седины череп. За солдатским поясом со звездой торчал топор. Вид у него был измученный, но не виноватый, а злой и упрямый, словно он, Суздальцев, был виновен в его усталости, в его страданиях, в бесконечных выпавших на его долю хлопотах. Суздальцев уловил исходящую от него неприязнь, ответил встречной.

— Что-то ты, Капралов, зачастил опаздывать. За тобой посылать, как за мертвым. И сейчас к концу работы поспел.

— Вишь, не могу ходить, — сипло ответил лесник, кивая на свой протез. — На лыжи не встать, а снегу глыбко насыпало, едва дошел.

— Тогда бы уж совсем не приходил. Но кто-то за тебя работу должен сделать? Кто-то сучья должен срубить, костры разложить. Кто-то у баб работу должен принять. Мое это дело?

Капралов молчал, тяжело дыша, глядя в землю.

— Я тебя, Капралов, спрашиваю: мне, что ли, за тебя работу делать? А ты будешь на печке лежать? Только за денежками в лесничество являться?

Капралов не отвечал, и это сердило Суздальцева. Ему казалось нарочитым это вытягивание напоказ негнущегося протеза, озлобленное выражение одноглазого лица.