Оба импресарио издали крик, затем одна и та же мысль
заставила их упасть на колени и начать лихорадочно собирать и торопливо
рассматривать ценные листки бумаги.
– Они настоящие, Мушармен?
– Они настоящие, Ришар?
– Они все настоящие!
В этой шумной свалке, наполненной ужасными восклицаниями,
лейтмотивом звучали слова мадам Жири.
– Воровство? Я воровка!
Вдруг она закричала сдавленным голосом:
– Это больше, чем я могу вынести! – И опять встала вплотную
к Ришару. – Во всяком случае, мсье Ришар, – сказала она, – вы лучше, чем я,
должны знать, куда подевались двадцать тысяч франков!
– Я должен знать? – спросил он, ошеломленный. – Откуда?
Глядя строго и озабоченно, Мушармен попросил старую женщину
объясниться:
– Что вы имеете в виду? Почему вы утверждаете, что мсье
Ришар должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков?
Ришар чувствовал, что краснеет под взглядом Мушармена. Он схватил
руку мадам Жири и стал бешено трясти ее. Голос его был подобен грому. Он
гремел, грохотал, ревел:
– Почему я должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать
тысяч франков? Почему?
– Потому что они в вашем кармане! – крикнула билетерша,
задыхаясь и глядя на него так, будто он был самим дьяволом.
Ришар замер как громом пораженный этим неожиданным ответом и
все более подозрительным взглядом Мушармена. Он лишился сил, которые были ему
необходимы в столь трудный момент, чтобы опровергнуть это презренное обвинение.
И так часто случается, что люди, подвергшиеся внезапному
нападению, люди с чистой совестью, начинают вдруг казаться виноватыми – удар,
нанесенный им, заставляет их бледнеть, краснеть от стыда, шататься,
ощетиниваться, резко падать, протестовать, молчать, когда надо говорить, или
говорить, когда надо молчать, или оставаться сухими, когда надо потеть, или
потеть, когда надо оставаться сухими.
Видя, что Ришар готов напасть на мадам Жири, Мушармен
поспешил спросить ее мягко и обнадеживающе:
– Как можете вы подозревать моего коллегу мсье Ришара в том,
что он положил двадцать тысяч франков в свой карман?
– Я никогда не говорила этого, – заявила она, – поскольку
это я положила двадцать тысяч франков в его карман. – И она добавила
вполголоса; – Там, я же сказала вам. Я надеюсь, призрак простит меня».
Ришар начал опять кричать, но Мушармен твердо приказал ему
остановиться:
– Тише! Тише! Пусть она объяснится Дайте мне спросить ее. Я
не понимаю, почему вы ведете себя подобным образом, когда мы намереваемся
прояснить это дело. Вы взбешены, но нельзя же вести себя так.
Лицо мадам Жири приняло мученическое выражение, но оно сияло
верой в собственную невиновность.
– Вы говорите, что в конверте, который я положила в карман
мсье Ришара, было двадцать тысяч франков, но я по-прежнему утверждаю, что не
знала этого. И мсье Ришар не знал.
– Ага, – сказал Ришар, внезапно начав ходить из угла в угол,
что пришлось не по вкусу Мушармену. – Так я тоже не знал! Вы положили двадцать
тысяч франков в мой карман и ничего не знали об этом! Очень рад слышать это,
мадам Жири.
– Да, это правда, – согласилась непримиримая старая женщина,
– никто из нас не знал. Но вы должны были в конце концов узнать.
Ришар, определенно, уничтожил бы ее, если бы в комнате не
было Мушармена. Но Мушармен сдерживал его. Он вернулся к своему допросу.
– Какой конверт вы положили в карман мсье Ришара? Это был не
тот конверт, который мы дали вам и за которым следили, когда вы его взяли в
пятую ложу. Ведь только в этом конверте находились двадцать тысяч франков. –
Извините меня, но это был именно тот конверт, который мне дали вы, его я и
положила в карман мсье Ришара. В ложу призрака я отнесла другой конверт, точно
такой же, как первый. Я держала его незаметно наготове, и его мне дал призрак.
Сказав это, мадам Жири вытащила из рукава конверт, точно
такой же, как тот, в котором содержались двадцать тысяч франков, и подписанный
таким же образом. Директора вырвали у нее конверт, рассмотрели и увидели, что
он запечатан воском и проштемпелеван сверху их собственной печатью. Открыв
конверт, они нашли двадцать тысяч франков «игральными деньгами», подобными тем,
что так поразили их месяц назад.
– Это так просто! – воскликнул Ришар.
– Да, так просто! – повторил Мушармен торжественно.
– Самые лучшие трюки всегда самые простые! Все, что для
этого нужно, хороший сообщник.
– Подобный тому, который сидит перед нами, – сказал Мушармен
невыразительным голосом. И продолжил, глядя на мадам Жири так, как будто
пытался загипнотизировать ее: – Значит, призрак дал вам этот конверт, сказав,
чтобы вы заменили его на тот, который мы дали вам, и положили его в карман мсье
Ришара?
– Да, это был призрак.
– Тогда не продемонстрируете ли вы нам свое искусство? Вот
конверт. Действуйте так, как будто мы ничего не знаем.
– Я буду рада, мсье.
Она взяла конверт с двадцатью тысячами франков и направилась
к двери. Когда она собиралась уже покинуть кабинет, оба директора поспешно
бросились к ней.
– О нет! Нет! Вы хотите повторить тот же трюк опять! С нас
довольно! Больше не надо!
– Извините, мсье, – сказала она примирительно, – но вы же
сами просили, чтобы я действовала так, как будто вы ничего не знаете, а если бы
вы ничего не знали, я бы ушла с вашим конвертом.
– Но как вы опустили его в мой карман? – спросил Ришар.
Мушармен не спускал левого глаза с него, в то время как
правый глаз наблюдал за мадам Жири; это был визуальный подвиг, но Мушармен был
готов на все, чтобы узнать правду.
– Я предполагала опустить его в ваш карман, когда вы меньше
всего ожидали этого, – стала объяснять мадам Жири. – Как вы знаете, на
протяжении вечера я часто бываю за кулисами и часто захожу в комнату отдыха
танцовщиц к моей дочери, на что, как мать, имею право. Я приношу ей балетные
туфли для дивертисмента. Словом, прихожу и ухожу, когда мне заблагорассудится.
Поклонники также приходят за кулисы. Да и вы тоже, мсье Ришар. Вокруг
собирается много людей. Я шла позади вас и опустила конверт в карман вашего
фрака. Ничего волшебного!
– Верно, ничего волшебного! – проворчал Ришар, глядя на нее
с суровостью громовержца Юпитера. – Но я уличил вас во лжи, старая ведьма.