– Конечно, нет, мсье! – воскликнула она, прекратив легкое
покачивание двух черных перьев на своей выцветшей шляпе. – Ни у кого не
возникало сомнений на этот счет, поверьте мне.
– Я верю вам и думаю, что мы хорошо поймем друг друга. Эта
история с привидением только шутка, не правда ли? И опять только между нами,
это продолжается уже довольно долго, так?
Мадам Жири смотрела на директоров так, как будто они
говорили с ней по-китайски. Она подошла к столу Ришара и спросила с тревогой в
голосе:
– Что вы имеете в виду? Я не понимаю.
– Вы прекрасно понимаете. В любом случае вы должны понимать.
Во-первых, скажите нам его имя.
– Чье имя?
– Человека, сообщником которого вы являетесь, мадам Жири.
– Я – сообщница призрака? Вы думаете, я сообщница в чем?
– Вы делаете все, что бы он ни захотел.
– О! Он не очень надоедлив, вам это известно.
– И он всегда дает вам чаевые!
– У меня нет жалоб на этот счет.
– Сколько он дает вам за то, что вы приносите ему этот
конверт?
– Десять франков. – И все? Немного!
– Но почему вы спрашиваете?
– Я скажу вам немного позже. Сейчас же мы хотели бы узнать,
по какой чрезвычайной причине вы отдали тело и душу этому призраку, а не
другому. За пять или десять франков нельзя купить дружбу и преданность, мадам
Жири.
– Это верно! И я могу сказать вам о причине, мсье. В этом
нет ничего бесчестного, поверьте, совсем ничего.
– Мы не сомневаемся, мадам Жири.
– Все в порядке, тогда… Призрак не любит, когда я говорю о
Нем. – Ox! – воскликнул Ришар с саркастическим смехом.
– Но это касается только меня, – продолжала старая женщина.
– Однажды в пятой ложе я нашла письмо ко мне или, скорее, записку, написанную
красными чернилами. Я не стану вам читать эту записку, мсье, потому что знаю ее
на память и никогда не забуду ее содержание, если даже доживу до ста лет.
И, сидя прямо, она с трогательным пафосом начала повторять
по памяти:
«Мадам, в 1825 году мадемуазель Менетрие, балерина, стала
маркизой де Кусси. В 1832 году Мари Таглиони, танцовщица, вышла замуж за графа
Жильбера де Войсин. В 1840 году Ла Сора, танцовщица, вышла замуж за брата
короля Испании. В 1847 году Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический
брак с королем Луи Баварским и стала графиней Лансфелд. В 1848 году мадемуазель
Мария, танцовщица, стала баронессой д'Хермвиль. В 1870 году Тереза Хесслер,
танцовщица, вышла замуж за Дона Фернандо, брата короля Португалии…» Ришар и
Мушармен слушали это перечисление великолепных замужеств с любопытством. Мадам
Жири встала. Чем дольше она говорила, тем оживленнее становилась. Наконец,
вдохновленная, как предсказательница на своем треножнике, голосом,
разрывающимся от гордости, она произнесла последнее предложение пророческой
записки:
«…в 1885 году Мег Жири – императрица!» Обессиленная, мадам
Жири упала обратно в кресло и сказала:
– Мсье, записка была подписана: «Призрак Оперы». Я слышала о
нем раньше, но только наполовину верила в него. С этого момента, после того как
призрак сообщил мне, что моя маленькая Мег, плоть от плоти моей, плод моего
чрева, станет императрицей, я поверила в него полностью.
Не нужно долго изучать возбужденное лицо мадам Жири, чтобы
понять, что было возможно получить от этого прекрасного воспоминания с двумя
словами «призрак» и «императрица». Но кто руководил этой глупой марионеткой?
Кто?
– Вы никогда не видели призрак, но он говорит с вами, и вы
верите всему, что он говорит? – спросил Мушармен.
– Да. Прежде всего именно благодаря ему моя маленькая Мег
стала балериной. Я сказала ему; «Если она будет императрицей в 1885 году, вы не
должны терять время: она должна стать балериной уже сейчас». Он ответил: «Я
позабочусь об этом». Он переговорил с мсье Полиньи, и дело было сделано.
– Так мсье Полиньи видел его?
– Нет, не видел, так же как и я, но он слышал его! Призрак
сказал ему что-то на ухо – вы знаете, в ту ночь, когда он вышел бледный из ложи
номер пять.
– Невероятно! – произнес Мушармен со вздохом.
– Я всегда думала, что между призраком и мсье Полиньи были
секреты, – продолжала мадам Жири. – Мсье Полиньи делал все, о чем просил его
призрак, не мог отказать ему ни в чем.
– Вы слышали, Ришар? Полиньи не мог отказать призраку ни в
чем.
– Да-да, я слышал! – заявил Ришар. – Полиньи – друг
призрака, а мадам Жири – друг Полиньи, и вот вам! – И он добавил грубо: – Но
меня не интересует Полиньи. Я могу сказать, что единственное лицо, чья судьба
меня действительно интересует, это мадам Жири. Мадам Жири, вы знаете, что в
этом конверте?
– Нет, конечно, нет, – ответила она.
– Хорошо, тогда посмотрите!
Она посмотрела в конверт беспокойными глазами, которые
быстро прояснились.
– Тысячефранковые банкноты! – воскликнула она.
– Да, мадам Жири, тысячефранковые банкноты. И вы знали об
этом очень хорошо!
– Нет, мсье! Я клянусь – Не надо клятв, мадам Жири. А теперь
я скажу вам, почему я послал за вами. Я хочу, чтобы вас арестовали.
Два черных пера на выцветшей шляпе, которые обычно имели
форму двух вопросительных знаков, тотчас превратились в восклицательные знаки;
что же касается самой шляпы, то она угрожающе взметнулась над взбитым пучком
волос мадам Жири. Удивление, возмущение, протест, тревога, оскорбленная
добродетель – все это отразилось в скользящем движении, приведшем нос билетерши
к носу Ришара, который не мог не отпрянуть в своем кресле.
– Арестовать меня?
Рот, который произнес это, казалось, был готов выплюнуть три
оставшихся в нем зуба в лицо Ришара. Но тот вел себя героически. Он не
отступил. Его угрожающе вытянутый указательный палец уже показывал билетершу
ложи номер пять воображаемому судье.
– Я хочу, чтобы вас арестовали, мадам Жири, за воровство!
– Повторите это еще раз! – И, прежде чем Мушармен смог
вмешаться, она нанесла Ришару мощный ответный удар. Но не костистая рука
вспыльчивой старой женщины ударила директора по щеке: это был конверт,
волшебный конверт, причина всех неприятностей. От удара конверт открылся, и
банкноты разлетелись в разные стороны, кружась и порхая, как гигантские
бабочки.