Я их не просила, но им мое приглашение и не требуется. Генерала пригласил Марино, в чем сам и признался, когда мы разговаривали по телефону. Сказал, что позволил себе проявить инициативу и надеется, что я не стану возражать, тем более что Бриггс вроде как звонил, а ему никто не отвечал, и генерал каким-то образом попал на него. Бриггс расспросил о парне из Нортон’c-Вудс, и Марино рассказал ему об этом, а потом выложил и остальное. Сообщив эту новость, он выразил надежду, что я не стану возражать.
Я ответила, что очень даже стану, но что сделано, то сделано. Наверное, я повторила это несколько раз, пока разговаривала с ним из машины. Сказала, что он принимал решения, которых я бы никогда не приняла, и что я не могу управлять офисом в таких условиях. Было очевидно, что Бриггс прилетел именно из-за меня. Он здесь, потому что я наладить работу не могу, и если бы в ЦСЭ все было организовано так же, как в Гарварде или МТИ — чего от меня и ждали, — то никто бы сейчас здесь не мерз, потому и никакого места преступления не существовало бы.
Костюм жесткий, ворот трется о подбородок. Я натягиваю зеленые резиновые сапоги, и Марино отодвигает дверь. За ней, словно ковер, болтается толстый и широкий лист полупрозрачного пластика.
— Еще раз повторяю, что здесь распоряжаться буду я, — снова обращаюсь я к Марино. — И работать будем, как обычно.
— Как скажешь.
— Вот так и говорю.
Говорить так у меня есть полное право. Бриггс через закон не переступит и будет вынужден соблюдать установленный порядок. Плохо ли, хорошо ли, но это дело находится в сфере юрисдикции штата Массачусетс, где и произошло преступление.
— Я только к тому, что помощь лишней…
— Мне твое мнение известно, — резко обрываю я Марино.
— Послушай, никакого суда уже не будет, — говорит он. — Филдинг сэкономил штату чертову кучу денег.
20
Воздух тяжелый от запаха древесного дыма. Камин у дальней стены забит недогоревшими поленьями, над которыми кружит облачками серовато-белая зола, похожая на спряденную пауком завесу. Горело что-то чистое, вроде хлопчатобумажной скатерти или дорогой бумаги с низким содержанием древесной пульпы.
Тот, кто разводил огонь, оставил дымоход закрытым. Предполагается, что сделал это Филдинг, но зачем, никто толком объяснить не может. Разве что совсем тронулся рассудком или надеялся, что его Маленький магазинчик ужасов сгорит дотла. Но если что-то такое и замышлялось, то исполнение оказалось не на уровне. Мысленно я отмечаю стоящую в углу канистру и несколько банок с растворителем. Там же кучка тряпок и дрова. Учинить пожар при желании не составило бы труда, горючего материала предостаточно, так что разводить камин для этой цели Филдинг стал бы только в том случае, если бы уже и вовсе не мог соображать. Но возможно, огонь развели для какой-то иной цели, а не для того, чтобы уничтожить улики. И сделать это мог кто-то другой.
Оглядываюсь. Освещение неровное. На раздвижных стойках болтаются провода, на крючках висят лампочки в металлической сетке. На старой, поцарапанной, заляпанной краской скамейке разложены инструменты, дрели, кисточки, зажимы, тут же стоят пластиковые ведерки с фасонными гвоздями и отвертками. Рядом циркулярная пила, шлифовальный утюжок, токарный станок. На скамье и бетонном полу — металлическая стружка и пыль. Все грязное, со следами ржавчины, все открыто морскому воздуху. Лишь на окне прибитый гвоздями кусок пластика да приколоченные кое-как деревянные планки. Вторая дверь широко распахнута, и оттуда, точнее, из подвала, куда ведут ступеньки, доносятся голоса и другие звуки.
— Что собрали? — спрашиваю я, осматриваясь и вспоминая, что видела под микроскопом. Скорее всего, взятые на рабочем месте Филдинга образцы оказались бы мусором — волокнами, плесенью, грязью, останками насекомых.
— Посмотри хотя бы на металлическую стружку — есть свежая, еще без ржавчины, даже блестит, — отвечает Марино. — Образцы взяли и уже отправили в лабораторию. Может, попадется что-то похожее на то, что ты нашла в теле Илая Зальца.
— Его фамилия не Зальц, — в десятый, наверное, раз напоминаю я.
— Сравнят следы обработки, — продолжает Марино. — Но, по-моему, тут и думать нечего. Ясно, что все — дело рук Филдинга. Мы и коробку нашли.
Коробку, в которой прислали инжекторный нож.
— Пара использованных баллончиков из-под газа, запасные рукоятки, даже руководство по использованию. Полный комплект. Из компании сообщили, что Джек заказал все еще два года назад. Может, собирался с ним нырять. — Марино пожимает своими огромными плечами в желтом костюме. — Не знаю. Но убивать Илая он два года назад точно не планировал. К тому же Джек был тогда в Чикаго. Ты, конечно, спросишь, зачем ему WASP в Чикаго. — Марино идет по комнате в здоровенных зеленых сапогах, посматривая туда, где начинаются ступеньки в подвал. Наверное, ему интересно, что там говорят и что делают. — Если в Великих озерах и есть что-то, способное тебя убить, так это ртуть в рыбе.
— Все останется у нас. И коробка, и баллончики. Все у нас. — Я хочу знать, в какие лаборатории попадут образцы. Не хочу, чтобы Бриггс отправил их в Довер.
— Да, все у нас. Кроме ножа, что был в коробке. Его пока не нашли. Думаю, Джек избавился от него после того, как уколол Илая. Бросил с моста в реку или куда-то еще зашвырнул. Потому и не хотел, чтобы кто-то выезжал на место преступления. — Марино смотрит на меня налитыми кровью глазами, потом рассеянно оглядывается, как делают люди, уже не рассчитывающие обнаружить что-то новое. Он приехал сюда раньше, за несколько часов до меня.
— Что здесь? — Я опускаюсь на корточки перед камином, старым, сложенным из огнеупорных кирпичей, из которых, наверное, был сложен и сам дом. — Здесь искали? — Каска постоянно сползает на глаза, я снимаю ее и кладу на пол.
— А что такое? — Марино наблюдает за мной с того места, где стоит.
Я протягиваю руку к беловатой золе. Она легкая и поднимается от колыхания воздуха, и мои мысли как будто колышутся вместе с этими пылинками. Как сохранить то, что я вижу? Зола слишком хрупкая и легкая, чтобы собрать ее полностью, и я уже уверена, что знаю, что случилось в камине. Знаю если не все, то многое. Я уже видела это некоторое время назад, может быть, лет десять или даже больше. В наше время тоже сжигают документы, но они ведь другие. Другая печать, другая бумага — дешевая, с большим содержанием древесной пульпы, которая сгорает не полностью и оставляет черный тяжелый пепел. Продукты сгорания бумаги из хлопчатобумажного сырья выглядят совершенно иначе, и мне сразу вспоминается письмо Эрики Донахью, которое она, по ее утверждению, никогда и не писала.
— Полагаю, — обращаюсь я к Марино, — камин следует накрыть, причем осторожно, чтобы сохранить золу. Потом сфотографируем, и тогда уже можно будет ворошить. Давай так и сделаем. А образцы соберем в банки.
Он подходит ближе.
— А зачем?
На самом деле Марино имеет в виду другое: почему я веду себя как эксперт-криминалист. Мой ответ — если бы я потрудилась ответить, чего в данном случае не будет, — прозвучал бы так: кому-то же надо.