Два часа спустя они сидели в карете. Хотя дороги в то время
были скверные, шестьдесят четыре мили до Монпелье они преодолели всего за два
дня, ибо маркиз, несмотря на преклонный возраст, не упускал случая
собственноручно подхлестнуть кучера и лошадей, а при многочисленных поломках
дышла и рессор лично участвовал в их починке, — в таком восторге он был от
своего Найденыша, так жаждал как можно скорее представить его образованной публике.
Зато Греную ни разу не было позволено сойти с козел кареты. Он должен был
восседать рядом с кучером в своих лохмотьях, завернувшись с головой в попону,
насквозь пропитанную влажной землей и глиной. Кормили его во время путешествия
сырыми корнеплодами. Маркиз надеялся таким образом еще некоторое время
законсервировать в идеальном состоянии отравление земляным флюидом.
По приезде в Монпелье он приказал немедленно поместить
Гренуя в подвал своего дворца и разослал приглашения всем членам Медицинского
факультета, Ботанического общества, Сельскохозяйственной школы,
Химико-Физического объединения, Масонской ложи и прочих научных обществ, коих в
городе было не менее дюжины.
И несколько дней спустя — ровно через неделю после того, как
он покинул убежище в горах, — Гренуй оказался на помосте в актовом зале
университета Монпелье перед многочисленной публикой, которой он был представлен
как сенсация года.
В своем докладе Тайад-Эспинасс охарактеризовал его как живое
доказательство правильности теории летального земляного флюида. Методически
срывая с Гренуя лохмотья, маркиз пояснял, какой ужасающий эффект произвело
воздействие гнилостного газа на тело демонстрируемого субъекта: обратите
внимание на язвы и шрамы от газового поражения; а вот тут, на груди, огромная
ярко-красная газовая карцинома; вся кожа растрескалась; налицо также явное
флюидальное искривление скелета в виде горба и сросшихся пальцев ноги.
Внутренние органы: селезенка, печень, легкие, желчный пузырь и пищеварительный
тракт — тяжело заражены, о чем убедительно свидетельствует анализ пробы стула;
проба собрана в тазике, стоящем на помосте рядом с демонстрируемым субъектом, и
доступна для обозрения любому желающему. Отсюда следует вывод, что паралич
витальных сил, причиной которого является семилетнее отравление fluidum letale
Taillade уже настолько прогрессировал, что субъект — чей внешний вид, впрочем,
уже обнаруживает заметные признаки вырождения — должен быть определен как
существо, обращенное скорее к смерти, чем к жизни. Тем не менее докладчик
попытается посредством вентиляционной терапии в сочетании с витальной диетой в
течение восьми дней добиться очевидных признаков полного выздоровления.
Присутствующих приглашают собраться здесь через неделю, дабы убедиться в успехе
данного прогноза и получить бесспорное доказательство правильности теории
земляного флюида.
Доклад имел огромный успех. Ученая публика наградила
докладчика бурными аплодисментами, а затем продефилировала мимо помоста, на
котором стоял Гренуй. Его страшная запущенность, заскорузлые шрамы и следы
переломов производили столь ужасающее впечатление, что все сочли его
полусгнившим заживо и обреченным, хотя он чувствовал себя вполне здоровым и
сильным. Некоторые из ученых господ со знанием дела выстукивали его, измеряли,
заглядывали ему в ром, оттягивали веки. Другие заговаривали с ним, интересуясь
жизнью в пещере и теперешним самочувствием. Но он, строго придерживаясь
полученной от маркиза инструкции, отвечал на вопросы только сдавленным хрипом и
при этом обеими руками беспомощно указывал на горло, давая понять, что fluidum
letale Taillade уже глубоко поразил его гортань.
Когда демонстрация закончилась, Тайад-Эспинасс снова
упаковал его и отправил домой в кладовую своего дворца. Там он в присутствии
нескольких избранных докторов медицинского факультета поместил его в аппарат
для вентиляции витальным воздухом — то есть в чулан из тесно пригнанных друг к
другу сосновых досок. Через высоченную всасывающую трубу на крыше чулан
проветривался очищенным от летального газа воздухом, а отработанный воздух
удалялся через кожаный вентиль в полу. Все это сооружение приводилось в
действие командой слуг, которые денно и нощно заботились о том, чтобы
встроенные в трубу вентиляторы находились в непрерывном движении. Таким образом
Гренуй постоянно был окружен очищающим воздушным потоком, а через вырезанную в
стену двустворчатую дверцу для пропускания воздуха ему каждый час подавали
диетические блюда из удаленных от земли продуктов: голубиный бульон, паштет из
жаворонков, рагу из диких уток, варенье из растущих на деревьях фруктов, хлеб
из специальных высоких сортов пшеницы, пиренейское вино, молоко горной серны и
крем из взбитых яиц кур, содержавшихся на чердаке дворца.
Пять дней продолжался этот лечебный курс дезинфекции и
ревитализации. После чего маркиз приказал остановить вентиляторы и перевел
Гренуя в ванную комнату, где его несколько часов отмачивали в ваннах с теплой
дождевой водой и наконец вымыли с головы до ног мылом с примесью орехового
масла, доставленного из города Потоси в Андах. Ему обстригли ногти на руках и
ногах, тонким порошком из доломитовой извести вычистили зубы, его побрили,
постригли и причесали, а волосы завили и напудрили. Пригласили портного,
сапожника, и Гренуй получил сшитую по мерке сорочку с белым жабо и белым рюшем
на манжетах, шелковые чулки, камзол, панталоны, и голубой бархатный жилет и
красивые туфли с пряжками из черной кожи, из коих правая искусно маскировала
его изувеченную ногу. Маркиз собственноручно припудрил белым тальком рябое лицо
Гренуя, тронул кармином губы и щеки и придал бровям с помощью мягкого карандаша
из угля жженой липы поистине благородный изгиб. Затем он опрыскал его своими
личными духами с простоватым запахом фиалок, отступил на несколько шагов и
долго не мог найти слов, чтобы выразить свое восхищение.
— Сударь, — начал он наконец, — я в восторге
от самого себя. Я потрясен своею гениальностью. Разумеется, я никогда не
сомневался в правильности моей флюидальной теории; никоим образом; но то
обстоятельство, что она находит столь блестящее подтверждение в практической
терапии, потрясает меня. Вы были животным, а я сделал из вас человека. Это
прямо-таки божественное деяние. Позвольте же мне умилиться! — Подойдите
вон к тому зеркалу и взгляните на себя! Вы впервые в жизни узнаете, что вы
человек; не то чтобы особенный, или исключительный, или чем-то выдающийся, но
все же вполне нормальный человек. Да подойдите же к зеркалу, сударь! Взгляните
на себя и изумитесь чуду, которое я с вами совершил!
Впервые в жизни Греную сказали «сударь». Он подошел к
зеркалу и всмотрелся в него. До сих пор он еще никогда не смотрелся в зеркало.
Он увидел господина в изящном голубом одеянии, в белой сорочке и шелковых
чулках и совершенно инстинктивно согнулся в три погибели, как всегда сгибался
перед такими нарядными господами. Но нарядный господин тоже согнулся, а когда
Гренуй снова выпрямился, нарядный господин сделал то же самое, и потом оба
застыли, в упор разглядывая друг друга.
Больше всего Гренуя поразил тот факт, что он выглядел так
неправдоподобно нормально. Маркиз был прав: в нем не было ничего особенного —
не хорош собой, но и не слишком уродлив: низковат ростом, немного кособок, лицо
невыразительное, короче, он выглядел как тысячи других людей. Если он теперь
пойдет по улице, ни один человек не обернется ему вслед. Он и сам бы не обратил
внимания на такого, каким он стал теперь, попадись он ему по дороге. Разве что
в том случае, если бы учуял, что этот встречный ничем кроме фиалок не пахнет,
как господин в зеркале и как он сам, стоящий перед зеркалом.