Артем притих на несколько минут, замолчал и Антон. Сейчас,
когда они просто шагали вперед, отсчитывая шпалы, а едкая темнота постепенно
растворяла недавнюю радость и надежду, ему снова начало становиться страшно.
Надеясь искупить свою вину перед мальчиком и его отцом, он позабыл про все
предостережения и жуткие, пересказанные шепотом байки. Забыл и про приказ
сталкера никуда не уходить с Киевской, а обязательно дожидаться его на станции.
И если Антон рвался вперед, чтобы разыскать и вернуть своего сына, то зачем на
зловещий Парк Победы шел Артем? Ради чего он пренебрегал собой и своей главной
задачей? Он на секунду вспомнил странных людей с Полянки, которые говорили ему
про судьбу. Отчего-то на душе полегчало. Правда, боевого настроя хватило минут
на десять.
Как раз до следующего знака, изображающего змею. Теперь
рисунок был вдвое больше, и это должно было убедить их в том, что они идут в
верном направлении. Однако Артем совсем не был уверен, что он этому рад.
Туннелю, казалось, не было конца. Они все шли и шли, и
времени, по расчетам Артема, прошло уже не меньше двух часов. Хотя могло и
показаться — Антон все больше молчал, а в темноте и тишине, как известно,
минуты растягиваются по крайней мере вдвое.
На третью нарисованную гигантскую змею, которая превышала
длиной десять метров, пришелся и звуковой рубеж: примерно на этом месте Антон
замер на месте, повернув ухо к туннелю, а вслед за ним прислушался и Артем. Из
глубин перегонов толчками текли странные звуки: сперва он не мог распознать их,
но потом понял: обрамленное глухими ударами барабанов песнопение, схожее с тем,
которым отзывались на музыку из шкатулки трубы на Киевской. — Недалеко уже, —
подбадривающе кивнул Антон.
Время, и без сочившееся неспешно, вдруг превратилось в желе
и чуть совсем не остановилось: глядя на напарника, Артем с поразительной
ясностью отдал себе отчет в том, что кивает тот слишком резко, будто
конвульсивно дергает головой, а после удивился, что подбородок Антона так и не
вернулся в нормальное положение. И когда Антон начал мягко заваливаться вбок,
до смешного напоминая набитое тряпьем чучело, Артем подумал, что может
подхватить его, потому что времени на это предостаточно. Сделать это помешал
легкий укол в плечо. Озадаченно посмотрев на него, Артем обнаружил впившуюся в
куртку оперенную стальную иглу. Вытащить ее, как он собирался было сделать, у
него не вышло: все тело окаменело, а потом вдруг словно исчезло: он его больше не
чувствовал совсем. Ватные ноги просели под тяжестью туловища, и Артем оказался
на земле. Сознание оставалось при этом почти незамутненным, слух и зрение игла
тоже пощадила, дышать стало хоть сложнее, но много воздуха теперь ему уже было
и не нужно. Однако пошевелить чем-либо, кроме век, Артем не мог.
Рядом послышались шаги — стремительные и невесомые.
Приблизившееся существо не могло быть человеком. Человеческие шаги Артем
научился отличать еще давным-давно, в дозорах на ВДНХ: парные, тяжелые,
зачастую громыхающие грубой подошвой кирзовых сапог — самой распространенной
обуви в метро. Видно по-прежнему было только часть шпалы и уходящий в обратном
направлении, к Киевской, рельс. В нос ударил резкий, неприятный запах. — Один,
два. Чужие, лежат, — сказал кто-то сверху. — Метко стреля далеко. Шея, плечо, —
откликнулся другой.
Голоса были странные: лишенные интонации, блеклые, они
напоминали скорее монотонное гудение ветра в туннелях. Тем не менее, это
однозначно были именно человеческие голоса, и ни что другое. — Есть, метко. Так
хочет Великий червь, — продолжил первый голос. — Есть. Один — ты, два — я,
несем чужих домой, — добавил второй.
Картинка перед глазами у Артема дернулась: его резко
оторвали от земли. На какой-то момент перед глазами у него мелькнуло лицо:
узкое, с темными провалами глазниц. Потом оба валявшихся на полу фонаря — его и
Антона — погасли, наступила кромешная темнота. И только по приливам крови к
голове Артем понял, что его грубо, как мешок, куда-то тащат. Странный разговор
тем временем продолжался, хотя фразы и перемежались теперь напряженным
кряхтением. — Игла-паралиш, а не игла-яд. Почему? — Командир так приказывает.
Жрец так приказывает. Великий червь так хочет. Мясо хорошо хранить. — Ты умный.
Ты и жрец — други. Жрец учит. — Есть. — Один, два, враги приходят. Пахнет
порох, огонь. Плохой враг. Как приходит? — Не знаю. Командир и Вартан делают
допрос. Я и ты ловим. Хорошо, Великий червь радуется. Я и ты берем награду. —
Много есть? Мокасины? Куртка? — Много есть. Куртка — нет. Мокасины — нет. — Я —
молодой. Враги ловлю. Хорошо. Много есть. На-гра-да… Радуюсь. — Этот день —
хорошо. Вартан приводит новый маленький. Я, ты, ловим враги. Великий червь
радуется, люди поют. Праздник. — Праздник! Радуюсь. Танцы? Водка? Я танцеваю
Наташа. — Наташа и командир, танцуют. Ты — нет. — Я — молодой, сильный,
кормандир — много лет. Наташа — молодая. Я ловлю враги, храбрый, хорошо. Наташа
и я, танцуют.
Вблизи послышались новые голоса и спор оборвался. Артем
догадался, что их принесли на станцию. Здесь было почти так же темно, как и в
туннелях, на всю станцию горел только один маленький костерок, у которого их
небрежно бросили на пол. Чьи-то стальные пальцы схватили его за подбородок и
повернули лицом вверх.
Вокруг стояли несколько людей невообразимо странного вида.
Они были почти догола раздеты, но при этом, казалось, почти не мерзли. На лбу у
каждого из них виднелась волнистая линия, похожая на рисунки в перегоне. Головы
у них были обриты. Роста они были небольшого и выглядели нездорово — впалые
щеки, землистая кожа, но при этом буквально излучали какую-то сверхчеловеческую
силу. Артем вспомнил, с каким трудом Мельник нес раненого Десятого из
Библиотеки, и сравнил это с тем, как быстро эти странные создания доставили их
на станцию.
В руках почти у каждого из них была длинная узкая трубка.
Приглядевшись, Артем с удивлением узнал в них пластмассовые оболочки,
использовавшиеся для прокладки и изоляции пучков электрических проводов. На
поясах у них висели огромные неудобные стальные штык-ножи, кажется, от
автоматов Калашникова старого образца. Все они были приблизительно одинакового
возраста, и старше тридцати лет здесь не было никого. Какое-то время их
разглядывали молча, потом один из мужчин — с линией красного цвета и
единственный, носящий бороду, заключил: — Хорошо. Радуюсь. Это враги Великого
червя, люди машин. Злые люди, нежное мясо. Великий червь доволен. Шарап, Вован
— храбрые. Я беру люди машин в тюрьму, провожу допрос. Завтра праздник, все
добрые люди едят врагов. Вован! Какая игла? Паралиш? — уточнил он у кого-то,
видимо, обращаясь к одному из тех, кто схватил Артема с Антоном. — Есть,
паралиш, — подтвердил коренастый мужчина с синей линией на лбу. — Паралиш —
хорошо. Мясо не портится, — одобрил бородатый. — Вован, Шарап! Бери врагов, иди
со мной в тюрьму.