Две смерти Сократа - читать онлайн книгу. Автор: Игнасио Гарсиа-Валиньо cтр.№ 8

Поначалу метод философа увлек Продика: ему нравились манера Сократа выводить суждения из диалогов и стремление к простоте и ясности любого высказывания. Однако причудливая логика философа очень быстро разочаровала сбитого с толку софиста. Афинянин приводил бессчетное количество весьма туманных — если не сказать, нелепых — примеров, смысл которых был ясен ему одному. Разобраться в умственных построениях Сократа мог только сам Сократ.

Продик счел бы за честь сблизиться с великим философом и другом Аспазии, даже столь дурно воспитанным. И гости, и хозяйка радовались приходу Сократа. Его слова, таинственные и причудливые, завораживали. Философ почти не участвовал в спорах и не торопился высказывать собственное мнение. Его речи были полны загадочных метафор, и он не давал себе труда объяснять их. Речи софиста вызывали у Сократа живой интерес. Продик утверждал, что смысл софистики заключается в распространении знаний, однако афинский философ решительно отказывался понимать, как можно применять слово «знание» к ораторскому или писательскому искусству, политике или истории. Сам он считал их не слишком почтительными занятиями, не имеющими ничего общего с истинной мудростью. Но пуще всего Сократа поражал обычай софистов брать со своих учеников плату: он шутил, что станет платить Продику по пятьдесят драхм [36] за каждое сказанное им слово. Шутка вышла довольно неловкой, но гости вежливо посмеялись. Усмехнулся и Продик:

— Даже скопив тысячу драхм, я едва ли смогу научить тебя чему-нибудь полезному.

Философ принял вызов, вкрадчиво поинтересовавшись у Продика, какие знания он считает полезными. Едва софист принялся защищать ораторское искусство, Сократ назвал его обыкновенной демагогией, наукой обманывать судей; когда Продик заговорил о пользе юриспруденции, афинянин заявил, что она служит для оправдания несправедливости; стоило софисту начать расхваливать поэзию, как Сократ процитировал наизусть несколько строк весьма вульгарного свойства; а когда Продик в отчаянии, прибег к последнему аргументу, экономике, философ назвал ее помощницей плутов и мошенников. Сократ с легкостью разбил все без исключения аргументы противника, доказав, что мудрость софистов никуда не годится. Продику оставалось лишь признать себя побежденным.

— Ты не споришь, Сократ, ты дерешься. Не горячись; все равно тебя не переспорить.

— Вы, софисты, любую истину повернете на свой лад.

В тот момент Продик впервые заметил, насколько философ уродлив. Разумеется, он и раньше отлично видел, что Сократ далеко не красавец, но теперь его уродство вдруг стало пугающе очевидным: афинянин больше походил на козла, чем на человека.

Аспазия зорко следила за тем, чтобы споры в ее салоне не превращались в ссоры. Продику и Сократу приходилось сдерживать жгучую взаимную неприязнь.

Вскоре Продик не без горечи осознал, что в мире Сократа для него места не найдется. То был мир непререкаемых истин. Оба они напоминали потерпевших кораблекрушение, только софист все еще метался среди волн в надежде выбраться на твердую землю, а философ сумел взобраться на спасительный плот. Продик слишком поздно догадался, что этот плот вот-вот поглотит без возврата темная пучина.

Необула, самая юная гетера «Милезии», очень быстро освоила свое ремесло. Ее страстная, импульсивная натура с лихвой восполняла отсутствие опыта. Эта хрупкая девушка, с виду нежная и стыдливая, не ласкала, а царапала длинными, острыми ногтями, не обнимала, а душила, не стонала, а рычала. Аспазия долго пыталась искоренить подобные дикости, пока не заметила, что игры необузданной львицы приводят гостей в восторг. Необула не притворялась. Она нашла способ выплеснуть ненависть ко всему мужскому роду.

Рассудок Необулы, помраченный обидой и унижением, принимал любые слова и поступки за выражение тайных постыдных желаний; девушка верила, что, лишь окунувшись в разврат, она сможет избавиться от бесплодных мечтаний юности — повстречать благородного человека, который ее полюбит, и прожить с ним счастливую, достойную жизнь, осененную узами брака. Она давно поняла, что богиня Афина хранила свою невинность вовсе не потому, что была добродетельна: страдания безнадежно влюбленных мужчин доставляли ей удовольствие, несоизмеримо большее, нежели плотские утехи. В мучениях отвергнутого любовника таилось немыслимое, ни с чем не сравнимое наслаждение.

Проститутке, привыкшей отдаваться жестоким и грубым самцам, было недоступно оружие Афины, и она решила мстить за то первое насилие над собой, совращая мужчин и лишая их разума; тот, кто изведал сладкого яда на устах Необулы, навсегда становился ее рабом.

С каждым годом тело блудницы жаждало все новых, невиданных и преступных, удовольствий, а дух неуклонно погружался в пучину безумия. Необула стала посещать оргии в Пирейском порту, где предавались разврату под звуки лир, кифар [37] и гобоев. Лучшие гетеры «Милезии» отправлялись туда, чтобы танцевать нагими и услаждать афинских богачей. Вино лилось рекой, кровь стучала в висках от жарких мелодий, обезумевшие музыканты носились вдоль Длинной Стены, словно зачарованные луной сатиры. В одну из таких ночей Необулу посвятили в жрицы Элевсинских мистерий [38] . Девушка легко прошла обряд и вскоре познала священное забытье на залитой кровью площадке храма в зарослях можжевельника. Там она изгибалась в неистовой пляске, пока не падала на землю, обессиленная, ослепленная звездным светом. Тогда возбуждение Необулы обращалось в экстаз. В трансе она вместе с другими жрицами спускалась в Аид и разговаривала с мертвецами.

Следующей ступенью, ведущей во тьму, было посвящение в культ Диониса. Несколько лет Необула пыталась нащупать границы жизни и смерти, предаваясь нескончаемым кровавым оргиям. Она видела, как людьми овладевает страшный дух безумия, лишая их сознания и воли. Ее подруги постепенно отдалялись от мира, погружаясь в вечную волчью ночь. Обычно менады [39] доживали свой короткий век, скитаясь без цели, не в силах вернуться к прежней жизни. Печальная участь товарок заставила Необулу одуматься. Пригубив запретного зелья и заглянув в глаза ужасу, она сумела остановиться на самом краю и вернуться в мир живых людей. И все же, удержавшись от рокового шага в бездну, гетера чувствовала, что жизнь, в которой осталось так много неизведанного, еще не раз удивит ее.

Как-то раз, в мастерской Фидия, Необула обратила внимание на удивительно красивую скульптуру. Сначала гетера приняла стройного юношу с точеным лицом, от которого, казалось, исходил божественный свет, за самого Аполлона. Приглядевшись, она поняла, что ошиблась: не могло быть у бога такой жестокой усмешки, такого страстного и глумливого выражения. Художнику, вне всякого сомнения, позировал человек. Ученик Фидия подтвердил догадку гетеры. Мастер создал эту скульптуру десять лет назад, в той же самой мастерской, и моделью для нее стал смертный юноша.