Золотое яблоко - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Шей, Роберт Антон Уилсон cтр.№ 50

– Я знаю, – усмехнулся Джордж. – Кое-что я уже испытал на собственной шкуре.

– Система Хагбарда, – сказала Стелла, – крайне проста. Он лишь показывает тебе твое собственное лицо в зеркале. Он помогает тебе увидеть ниточки марионеток. Но разрывать их или нет– решать все равно тебе. Он никогда не принуждает человека идти против веления сердца. Разумеется, – сосредоточенно нахмурилась она, – он загоняет тебя в такие ситуации, когда ты вынужден очень быстро понять, что именно подсказывает тебе твое сердце. Он когда-нибудь рассказывал тебе об индейцах?

– О шошонах? – спросил Джордж. – Это насчет выгребной ямы?

– Давайте сыграем в игру, – перебил Койн, утопая в кресле тем глубже, чем сильнее прибивал его гашиш. – Один из нас в этой комнате – марсианин, и мы должны угадать из разговора, кто именно.

– Хорошо, – легко согласилась Стелла. – Только не о шошонах, – сказала она Джорджу, – а мохавках.

– Ты не марсианка, – хихикнул Койн. – Ты придерживаешься темы, а это типично человеческая черта.

Джордж, пытаясь понять, есть ли какая-то связь между осьминогом на стене и загадкой про марсианина, сказал:

– Я хочу услышать историю о Хагбарде и мохавках. Возможно, так нам будет проще узнать марсианина. Ты придумываешь неплохие игры, – добавил он мягко, – для парня, который облажался в каждом из семи заказанных ему убийств.

– Я дурак, но везучий, – отозвался Койн. – Всегда находился кто-то другой, делавший выстрел. Понимаешь, браток, в наше время политики ужасно непопулярны.

Это был миф, которым Хагбард уже поделился с Джорджем. Пока Гарри Койн не завершил курс обучения по Системе Челине, ему было лучше считать себя убийцей-неудачником. На самом деле он опростоволосился только в первый раз (в Далласе 22 ноября 1963 года), но с тех пор на его счету значилось пять трупов. Конечно, даже если Хагбард перестал быть святым, он оставался по-прежнему хитрым: возможно, Гарри действительно каждый раз промахивался. Возможно, Хагбард намеренно формировал у Джорджа представление о Гарри как о матером убийце, чтобы посмотреть, сможет ли Джордж не зацикливаться на «прошлом» человека, а войти в контакт с его настоящим.

«По крайней мере, я научился хотя бы этому, – думал Джордж. – Слово „прошлое“ теперь всегда для меня в кавычках».

– Мохавки, – сказала Стелла, лениво откинувшись (мужской половой орган Джорджа, или пенис, или член, или каким, черт побери, нормальным словом его назвать, если для него вообще можно подобрать нормальное название, так вот, значит, мой член, мой прекрасный и вечно голодный член поднялся на целый сантиметр, когда блузка натянулась на ее груди, Господи Боже мой, мы трахались как африканские кабаны во время гона, часами и часами и часами, и я по-прежнему был возбужден, и все еще влюблен в нее, и возможно, всегда буду в нее влюблен, но тогда вполне возможно, что марсианин – это я). Эх, на самом деле мой вечный искатель сексуальных утех поднялся всего лишь на миллиметр, а вовсе не сантиметр, и был медлителен, как старичок, вылезающий из постели январским утром. Как раз перед тем, как Гарри принес гашиш и захотел потолковать, я трахался чуть ли не до беспамятства. Ищи марсианина. Ищи правителя страны Дорн. Ищи иллюминатов. Кришна гоняется за собственным хвостом по искривленному пространству эйнштейновской вселенной, пока не исчезает у себя в заднице, оставляя сзади только задницу: оборотную сторону пустоты; дорновская теория околотео-содомогнозиса.

– Владели землей, – продолжала она.

Это прелестное черное лицо – как эбеновая мелодия: да, ни один художник, кроме Баха, не смог бы передать очарование пурпурных губ на фоне черного лица, которые говорят:

– И государство захотело украсть эту землю. Для строительства дамбы.

Внутренняя часть ее влагалища окрашена в такие же пурпурные тона, а на ее ладонях желтовато-бежевая кожа, как кожа у европейцев; в ее теле столько прелестей и в моем теле столько сокровищ, что их нельзя исчерпать даже за миллион лет самых нежных и неистовых соитий.

– Хагбард был инженером. Его наняли для строительства дамбы. Но когда он узнал, что землю заберут у индейцев, а самих индейцев переселят на менее плодородные земли, он отказался работать на строительстве. Он разорвал контракт, поэтому государство предъявило ему иск, – сказала она. – Так он стал близким другом мохавков.

Это было полной чушью. Понятно же, что Хагбард выступал на суде защитником индейцев, но ему было стыдно признаться Стелле, что когда-то он был адвокатом, поэтому он и выдумал эту историю о своем инженерстве.

– Он помогал им переселяться, когда их изгнали.

Я представил себе, как люди с бронзовой кожей удаляются в сумерках в сторону горизонта.

– Это было давным-давно, наверное, еще в пятидесятых годах.(Хагбард выглядел чертовски моложе своих лет.) Один индеец несенота, который, как он говорил, был его дедушкой. Сам индеец был уже глубоким стариком. Он рассказывал, что дедушка помнит генерала Вашингтона и как тот изменился, став президентом. (Оно было там в тот вечер, это существо, которое однажды было Джорджем Вашингтоном и Адамом Вейсгауптом. То, о котором Гитлер сказал:«Он всегда среди нас. Он неустрашим и ужасен. Я его боюсь».) Хагбард говорит, что постоянно думает о Патрике Генри, том человеке, который видел, что происходило на Конституционном Конвенте. Этот Генри, пробежав глазами Конституцию, сразу же сказал: «Что-то здесь не так. Тут чувствуется явный уклон в сторону монархии».Старый индеец, которого звали Дядюшка Джон Перо, рассказывал, что, когда Дедушка был человеком, он умел разговаривать со всеми животными. Он говорил, что народ мохавков – это не только мир живых. Это еще душа и земля, слившиеся воедино. Когда у народа отобрали часть земли, какая-то часть души умерла. Вот почему он теперь не способен разговаривать со всеми животными, а только с теми, кто был частью его семьи.

Душа – в крови, она приводит кровь в движение. Особенно по ночам. Натли – это типичный католический город в штате Нью-Джерси, а Дорны – баптисты, так что я рос в окружении католицизма и баптизма, но даже ребенком я любил гулять вдоль Пассеика в поисках наконечников индейских стрел, и когда мне удавалось найти хотя бы один, моя душа трепетала. Кто был тот антрополог, который считал, что народ оджибви верит, будто все камни живые? Вождь его поправил: «Раскрой глаза, – сказал он, – и ты увидишь, какие камни живые». Тогда у нас еще не было своего Фробениуса [40] . Американская антропология сродни девственнице, пишущей о сексе.

– Я знаю, кто среди нас марсианин, – напел вполголоса Койн. – Но не скажу. Пока не скажу.

Этот человек, который был то ли самым удачливым, то ли самым неудачливым наемным убийцей двадцатого века, и при этом меня изнасиловал (что, по мнению некоторых идиотов, должно было навсегда убить во мне мужское начало), торчал вовсю и казался таким счастливым, что я был счастлив за него.

– Хагбард, – продолжала Стелла, – стоял как дерево. Он был парализован. Наконец Дядюшка Джон Перо спросил его, в чем дело.