Возможно, у меня тогда не будет даже Мунисэ. Волосы мои
поседеют. Я буду надеяться, терпеть. Хорошо!.. Я согласна и на это. Но для
чего? Чего я жду? В течение года я несколько раз не могла совладать с собой,
плакала. Но ни разу еще в моих слезах не было такой горечи, как сегодня. Этой
ночью слезы жгли мои щеки, как расплавленный свинец. Тогда плакали только
глаза, а сегодня плачет мое сердце.
Б…, 1 октября.
Вот уже неделю идут занятия. Почти все наши учительницы
вернулись в Б…, даже Васфие, которая любой ценой стремилась остаться в
Стамбуле. Бедняжка так и не нашла вакантного места в столице. А вот Незихе
повезло. Как-то раз, в пятницу, они встретили на берегу Золотого Рога молодого
офицера. Он проводил их до самого Фатиха. Мужчины, с которыми знакомились мои
подружки, всегда отдавали предпочтение Васфие. На этот раз случилось то же
самое. Офицер назначил ей свидание в парке, не помню каком. Но, как назло, у
Васфие в этот день были гости. Не желая обманывать офицера, она попросила
подругу:
— Дорогая Незихе, пойди вместо меня, предупреди, что я
не могу быть сегодня, и сговорись о встрече на другой день.
Вернувшись вечером, Незихе сказала, что не встретила
молодого человека. Но с девушкой творилось что-то странное…
Через несколько дней все выяснилось. Незихе в тот вечер
завоевала симпатию молодого человека, и через неделю они обручились.
Васфие мучительно переживала это событие. Ей было обидно,
что любимая подруга обманула ее; вместе с тем она грустила, потому что осталась
совсем одна.
Теперь она часто говорит мне, вздыхая:
— Ах, Феридэ-ханым, какими замечательными подругами
могли бы мы быть с вами! Как жаль… Вы очень славная, веселая, общительная
девушка, но у вас нет вкуса к жизни…
Когда вылупятся птенцы, в гнезде начинается веселая жизнь.
Сейчас школа кажется мне именно таким гнездом.
Сильная гроза с молнией и громом, которая разразилась
несколько дней назад, как рукой сняла мою преждевременную жизненную усталость,
тоску, навеянную жарким, спокойным летом. Мне так легко! Я так весела!
Б…, 17 октября.
Вот уже дней десять льют дожди, да такие сильные! Погибли
последние цветы, которые в начале весны радовались солнцу вместе со мной. Тогда
их бледные стебли тянулись к свету, медленно наливались живительным соком, а
сейчас они дрожат в саду, понурые, съежились под нескончаемым дождем, словно
хотят сказать ему: «Хватит, довольно, перестань!»
Такой же плачевный вид был, вероятно, и у меня, когда я
сегодня вечером вернулась из школы. Я промокла до нитки, чаршаф прилип к телу,
чадра — к лицу. Прохожие на улице посмеивались, глядя на меня.
Мунисэ показалась мне чересчур бледной. Испугавшись, что она
простудилась, я насильно уложила ее в постель пораньше и заварила липовый цвет.
Девочка капризничала, подсмеивалась над моей мнительностью.
— Абаджиим, — говорила девочка, — что может
холод сделать человеку? Разве ты забыла, как прошлой зимой ночью я спряталась в
соломе?
Мне почему-то не спалось. Уложив Мунисэ, я взяла книгу и
легла на тахту, прислушиваясь к раздраженному говору дождя, который барабанил
по крыше, шумел в водосточной трубе. Вот уже две недели продолжалась эта
траурная музыка.
Не знаю, сколько времени прошло. Вдруг раздался сильный стук
в дверь. Кто это мог быть в такой поздний час?
Я побоялась сразу открывать, прошла в гостиную и выглянула
из джумбы
[85]
. У двери, стараясь укрыться от дождя, стояла высокая женщина. В
руке она держала фонарь, прикрытый сверху клеенкой. Свет от фонаря отражался в
лужах.
— Кто это? — спросила я.
Дрожащий голос ответил:
— Откройте, мне нужно повидать Феридэ-ханым.
Открывая дверь, я вся тряслась. С того злополучного вечера в
Стамбуле незнакомые женщины-гостьи наводили на меня страх. Стоило мне узнать,
что какая-нибудь незнакомка ищет меня, как я сразу же начинала думать о дурном
известии.
Переступив порог, женщина подняла фонарь, чтобы лучше
разглядеть меня. Я увидела бледное лицо и печальные глаза.
— Позвольте войти, ходжаным…
Это лицо и голос придали мне смелость. Я даже не спросила,
кто она, зачем пришла, и показала на дверь гостиной.
— Пожалуйста…
Боясь наследить, женщина осторожно вошла в комнату, но сесть
не решалась.
— Ну и дождь, ну и дождь… Утонуть можно! — сказала
она, чтобы как-то нарушить неловкое молчание.
Я внимательно разглядывала незнакомку. Было ясно, что столь
жалкий вид женщины вызван вовсе не дождем, а чем-то иным. Я поняла, что она хочет
немного успокоиться, прежде чем объяснить мне причину своего позднего визита,
поэтому не стала ни о чем расспрашивать.
Мое первое впечатление оказалось верным: у женщины было
кроткое, благородное лицо.
Наконец я спросила:
— С кем я говорю, ханым-эфенди?
Женщина опустила голову, словно испугалась этого вопроса.
— Феридэ-ханым, — начала она. — Мы немного
знакомы. Правда, ни я вас, ни вы меня не видели до сих пор, но я вас знаю
заочно. — Женщина на минуту умолкла, затем, как бы собравшись с силами,
продолжала: — Я сестра вашего товарища по училищу, преподавателя музыки Шейха
Юсуфа-эфенди.
Сердце мое так и замерло. Однако надо было держать себя в
руках и не подавать виду.
— Вот как, ханым-эфенди, — сказала я. — Очень
рада познакомиться с вами. Надеюсь, ваш брат чувствует себя лучше?
Конечно, с гостьей, которая пришла в таком состоянии, в
такой час, надо было говорить как-то по-другому. Но что я могла ей сказать?
Женщина молчала, видимо, не находя слов для ответа. Я не
осмеливалась взглянуть на нее и сидела, потупив голову. Послышалось
всхлипывание. Я еще ниже опустила голову, точно покоряясь неизбежному
несчастью. Чтобы не плакать, женщина сжимала руками шею.
— Брат умирает… — сказала она. — К вечеру ему
стало совсем плохо. Вот уже шесть часов он без сознания. До утра не протянет…
Я молчала. Что я могла ответить?
— Барышня, — продолжала женщина. — Юсуф
младше меня всего на три года, но я считаю его своим сыном. Когда умерла наша
мать, Юсуф был совсем крошкой. И я была мала, но, несмотря на это, мне пришлось
заменить ему мать. Я посвятила Юсуфу всю свою жизнь. Когда я овдовела, мне было
столько лет, сколько вам сейчас. Я могла выйти замуж еще раз, но не захотела.
Боялась, что мой любимый Юсуф останется один. И вот теперь он уходит, покидает
меня… Вы спросите, зачем я вам все это говорю, ханым-эфенди? Не сердитесь на
меня за то, что я вас беспокою в такой поздний час!.. Не сердитесь на меня за
то, о чем я вас сейчас буду умолять!.. Не прогоняйте меня…