Книга воздуха и теней - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Грубер cтр.№ 26

— Ну, — продолжал Микки, — теперь он уже ничего не поправит. Я много отдал бы за то, чтобы взглянуть на эти бумаги. Бог знает, что случилось с ними.

Тут мне показалось, что в его взгляде, устремленном на меня, промелькнула какая-то неискренность. Все порядочные юристы держат рот на замке относительно дел клиентов, и даже смерть клиента не заставит их разомкнуть уста. Однако по сравнению с нами, юристами по ИС, они просто болтуны. Поэтому я не клюнул на приманку Микки (если то была приманка), а спросил:

— Тебя что-то беспокоит?

— Кроме факта гибели Булстроуда? Разве этого недостаточно?

— Ты выглядишь так, будто тебя терзает что-то еще, приятель. Не только сегодня, но и в последние наши встречи. Ты не заболел, нет?

— Нет. Если не считать того, что я по-свински разжирел и не делаю никаких упражнений, я абсолютно здоров. Врач говорит, что мои артерии у меня прочны, как канаты. То, что ты видишь, — лишь мои страдания по причине сложившейся экономической ситуации.

Здесь я должен упомянуть о том, что мы с Микки занимаем разные позиции относительно капиталовложений. Мое состояние вложено в общий фонд, основанный в 1927 году, и никогда не приносило мне ни больше, ни меньше семи процентов ежегодного дохода. Микки называет это безответственным консерватизмом; по крайней мере, так он говорил, когда несколько лет назад рынок заколебался. Он предпочитает активно покупать и продавать ценные бумаги; раньше он только и делал, что хвастался своими фантастическими доходами. Но то раньше.

— Ну, у тебя по-прежнему есть промышленные заглушки, — сказал я, и он усмехнулся.

— Ага, вот только делиться приходится с двумя дюжинами родственников. В нашей семье, знаешь ли, переизбыток наследников.

Я понял, что он не хочет развивать эту тему, и сказал:

— Кстати, тебе известно, есть ли наследники у нашего профессора? Осмелюсь предположить, что детей у него нет.

— Есть племянница — Мэдлин или что-то в этом роде. Фотография на его письменном столе. Дочь покойной сестры, и он любил ее до безумия. Думаю, именно она унаследует все его имущество. Или тот самый друг, с которым у него были длительные отношения.

— Ей сообщили?

— Да. Она приедет на этой неделе. Из Англии?

— Нет, из Торонто. Сестра эмигрировала много лет назад, вышла замуж за канадца, у них родилась дочь… А, вот и клецки. Кажется, мой аппетит вернулся.

Мы приступили к нежным яблокам, запеченным в тесте, и я спросил:

— Значит, эта рукопись никуда не ведет… Она не ключ к чему-то большему?

Микки ответил с набитым ртом:

— К чему-то большему, чем упоминание о Шекспире? Не могу даже представить себе, что это могло бы быть. О чем он тебе рассказал?

— Он намекал, что в его рукописи упоминается о другой рукописи, принадлежащей самому Шекспиру.

— Ох, брось! Чистейшая фантазия, по-моему. Как я уже говорил, Эндрю отчаянно жаждал снова вернуться в игру. Но, конечно, имея на руках нечто очень ценное. Когда откроют его завещание и племянница как-там-ее-зовут вступит во владение, мы заглянем в рукопись и посмотрим, что там. С учетом того, как он мечтал восстановить свое доброе имя, я склонен считать, что там вообще ничего нет.

На протяжении обеда (Микки ел с прежним аппетитом, отпуская шутки по поводу дрянной еды в Техасе) мы больше не обсуждали ни Булстроуда, ни его таинственную рукопись, ни еще более таинственную смерть профессора.

Большая часть этого диалога — чистой воды фантазия. Я ел то, что нам подавали, пил вино; там были Марко и Пол, но я не в состоянии сказать, чем конкретно нас кормили в тот день, много месяцев назад. Я выяснил некоторые факты о Шекспире, но не могу утверждать, когда именно тогда или позже. Помню, что Микки был расстроен и что из разговора с ним я узнал о существовании этой молодой женщины, Миранды или Мэдлин. Все остальное — абсолютный вымысел; но уже пока я писал это, выдумка превращалась в правду. Ведь кроме голого факта как такового побочные воспоминания обычно отсутствуют. Мы их выдумываем, как выдумывал Пруст, выдумывал Босуэлл, выдумывал Пепис… [22] Я испытываю огромное сочувствие к тем людям — их становится все больше и больше, и часто это весьма высокопоставленные особы, чью выдумку разоблачали. Они повторяют: «Как, вы хотите сказать, что я не учился в Гарвардском медицинском университете?..» Или: «Нет, я не спал с той женщиной!» Это не крушение морали (поскольку истина, как мне кажется, никогда не основывается на воспоминаниях), а триумф интеллектуальной собственности, вихрь придуманной реальности — искусственные биографии, снимки, обработанные с помощью фотошопа, романы, написанные литературными «неграми», фонограммные рок-группы, герои реалити-шоу, американская внешняя политика — в котором мы ежедневно крутимся. Сейчас все, от президента и до самых низов общества, стали сочинителями.

Думаю, мы можем поставить это в вину Шекспиру — именно он начал выдумывать людей более реальных, чем в жизни. Дик Брейсгедл понимал это, потому его и отправили уничтожить Шекспира и все его работы. В Колумбийском университете я прослушал курс истории — Хаас подтвердит, поскольку я следовал его рекомендации, — у человека по имени Чарлтон. Это была средневековая история Англии. По окончании курса я выбросил из головы всех королей и королев, однако принцип Чарлтона мне запомнился очень хорошо. Он говорил, что существуют три вида исторических событий. Первый — то, что случилось на самом деле и ушло навсегда. Второй вид — то, что произошло, по мнению большинства современников; приложив усилия, это мнение можно восстановить. И третий вид — впечатление, которое власть имущие хотели оставить о событии в будущем. В исторических книгах на девяносто процентов излагается последнее.

Так или иначе, я перечел сцену в ресторане и остался доволен. Да, все могло произойти именно так. Мне удалось передать интонации Микки; надеюсь, его знакомые согласятся со мной, если им доведется прочесть эти записки. И я думаю, что в моем вымысле живет реальность. Я уверен: если бы Микки прочел написанное, он тоже согласился бы. Значит, я пишу историю второго вида. Точно так же поступал и Брейсгедл, хотя он был человек честный, а я нет.

Должен коротко упомянуть, что после нашей встречи я зашел в магазин на Шестой авеню, чтобы купить батарейку к сотовому телефону, и задержался там по какой-то причине, которую не могу вспомнить… Нет, на самом деле я помню. Как уже говорилось, мой мозг не так хорошо организован, как хотелось бы, что и породило привычку делать заметки в вышеупомянутой записной книжке. К несчастью, я не всегда могу прочесть их. «Выяснить наст, о пос. клн.» — вот типичная запись. В магазине на Шестой авеню мой взгляд упал на «Саньо-32», цифровой звукозаписывающий аппарат, активируемый голосом. Я подумал, что он решит проблемы моей неорганизованности, и купил его за семьдесят два доллара. Он не больше мобильного телефона и обеспечивает высококачественную двухчасовую запись. Я приберегаю машинку для записи двух последних часов моей жизни. В ситуации, в которую я попал, такому аппарату нет цены.