Словно привидение среди руин, он стоял в центре комнаты, а
повсюду в беспорядке валялись книги. Он был посланцем того самого дьявола, в
которого так верил и которому поклонялся. И в то же время он был удивительно юн
и красив.
– Вот видишь, любовь не предусмотрена Законами Тьмы,
они признают только безмолвие и забвение. – Голос его казался сейчас чище
и нежнее, гулкое эхо исчезло. – Мы всегда говорили, что дьяволу не угодно,
чтобы старейшины общества и их недостаточно опытные и юные собратья искали
утешения друг у друга. Все должны служить и поклоняться только сатане.
Я жадно ловил каждое его слово. Они проникали в самые
тайники моей души, волновали меня и возбуждали любопытство. Однако я не хотел,
чтобы он это заметил, а потому довольно сердито произнес:
– Чего ты от меня хочешь?
Мне было трудно говорить. В этот момент я боялся его
сильнее, чем когда-либо прежде во время наших споров и сражений. А я ненавижу
тех, кто заставляет меня испытывать страх, кому известно то, что я сам хочу
знать, тех, кто таким образом имеет надо мной власть.
– Похоже, ты и читать-то не умеешь, – заметил
он. – А твоего творца, этого отступника Магнуса, твое невежество что,
совсем не волновало? Неужели он не научил тебя даже самым простым вещам?
Пока он говорил, выражение его лица совершенно не менялось.
– Неужели так было всегда? Неужели тебя никто и никогда
не пытался научить хоть чему-нибудь?
– Ты просто читаешь мои мысли… – ответил я, не в
силах прийти в себя от страха.
Перед моими глазами мелькали картины монастыря, в котором я
учился, когда был совсем мальчиком, длинные ряды стеллажей с книгами, которые
не мог прочесть, сидящую к нам спиной, склонившуюся над книгой Габриэль…
– Прекрати! – прошептал я.
Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем он
заговорил снова, на этот раз мысленно:
«Ты никогда не будешь доволен теми, кого создал. В мире
безмолвия и забвения отчуждение и обиды только усиливаются».
Я пытался заставить себя уйти и не мог. Я молча смотрел на
него и слушал.
«Ты нуждаешься во мне, а я в тебе, и во всем мире только мы
с тобой действительно стоим друг друга. Неужели ты даже этого не можешь
понять?»
Он произносил слова без всякого выражения, и они сливались в
моей голове в один монотонный гул, словно без конца звучащая скрипичная струна.
– Это просто безумие какое-то, – прошептал я,
вспоминая все, что он говорил мне, в чем меня обвинял, вспоминая то, что
рассказали мне другие вампиры о том, как он заставлял всходить на костер своих
подданных.
– Разве? Тогда отправляйся к остальным, к тем, кто
молчит. Но не надейся, они тебе ничего не скажут.
– Ты лжешь… – попытался возразить я.
– И со временем их независимость будет только
укрепляться. Кстати, запомни: если я тебе понадоблюсь, ты всегда сможешь найти
меня. В конце концов, куда мне идти? И что делать? Фактически ты превратил меня
в сироту.
– Я не совершал ничего подобного…
– Это твоих рук дело! – ответил он. – Да, в
этом твоя вина. Ты все разрушил. – Странно, но в голосе его не было
гнева. – Но я буду ждать тебя. Буду ждать, когда ты придешь, чтобы задать
вопросы, ответы на которые известны только мне.
Я смотрел на него очень долго. Не знаю, сколько времени на
самом деле прошло. Казалось, я не в силах был сдвинуться с места и не мог
видеть вокруг ничего и никого, кроме него. Меня охватило всепоглощающее чувство
умиротворения, как и тогда, в соборе Нотр-Дам. Я вновь оказался под
воздействием его чар. Свет в комнате был чересчур ярким. Вокруг не осталось
ничего, кроме ослепительного сияния, окружающего Армана. Мы будто приближались
друг к другу, хотя на самом деле никто из нас не двигался. Словно неведомая
сила неумолимо притягивала меня к нему.
Наконец я повернулся и выбежал из комнаты, спотыкаясь на
каждом шагу и едва не падая. Промчавшись по коридору, я выбрался через окно и
почти мгновенно оказался на крыше.
Я с бешеной скоростью гнал лошадь через Иль-де-ля-Сите, и
сердце мое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Лишь когда Париж остался
позади, я немного успокоился.
Звон колоколов ада.
На фоне светлеющего утреннего неба передо мной возник черный
силуэт башни. Мое маленькое общество уже улеглось на покой в подземном склепе.
Я не стал открывать саркофаги, чтобы посмотреть на них, хотя
мне очень хотелось увидеть Габриэль, коснуться ее руки.
В полном одиночестве я стал подниматься на зубчатую стену,
откуда так любил наслаждаться чудесным сиянием начинающегося рассвета, который
мне уже никогда не суждено увидеть до конца. Я слышал собственную музыку – звон
колоколов ада…
И вдруг до меня донеслись иные звуки. Я услышал их еще на
лестнице и удивился тому, что они сумели долететь до моих ушей. Впечатление
было такое, будто очень далеко кто-то тихо пел нежную песенку.
Однажды, много лет назад, мне довелось услышать, как пел
шедший по дороге на север деревенский мальчишка. Он не подозревал, что кто-то
может его услышать, и воображал, будто он совершенно один на огромном
пространстве. Быть может, поэтому его необыкновенно сильный и чистый голос обрел
поистине неземную красоту. Я не помню слов, но они тогда не имели никакого
значения.
Именно этот голос доносился до меня и сейчас. Одинокий
голос, вобравший в себя все звуки мира и звавший издалека.
Меня снова охватил страх. И все же я открыл дверь в конце
лестницы и вышел на каменную крышу. Меня шелком окутал утренний ветерок, над
головой сонно мерцали последние звезды. Небо казалось скорее не куполом, а
бесконечным туманом, клубящимся в вышине. И звезды постепенно тонули в этом
тумане, поднимались все выше, делались меньше и меньше.
Далекий голос зазвучал громче, пронзительнее, как будто его
обладатель стоял на вершине высокой горы, и я вдруг почувствовал в груди такую
острую боль, что невольно прижал к сердцу руку.
«Приди ко мне! Я готов простить тебе все, если только ты
придешь ко мне! Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким!» Подобно тому
как луч света рассекает тьму, этот пронзительный голос резал на части мою душу.