Швейк продолжал вполне серьёзно:
— Тут он начал объяснять более простой способ
запоминания номера паровоза четыре тысячи двести шестьдесят восемь. «Восемь без
двух — шесть. Теперь вы уже знаете шестьдесят восемь, а шесть минус два —
четыре, теперь вы уже знаете четыре и шестьдесят восемь, и если вставить эту
двойку, то всё это составит четыре — два — шесть — восемь. Не очень трудно
сделать это иначе, при помощи умножения и деления. Результат будет тот же
самый. Запомните, — сказал начальник дистанции, — что два раза сорок
два равняется восьмидесяти четырём. В году двенадцать месяцев. Вычтите теперь
двенадцать из восьмидесяти четырёх, и останется семьдесят два, вычтите из этого
числа ещё двенадцать месяцев, останется шестьдесят. Итак, у нас определённая
шестёрка, а ноль зачеркнём. Теперь уже у нас сорок два, шестьдесят восемь,
четыре. Зачеркнём ноль, зачеркнём и четвёрку сзади, и мы преспокойно опять
получили четыре тысячи двести шестьдесят восемь, то есть номер паровоза,
который следует отправить в депо в Лысую-на-Лабе. И с помощью деления, как я
уже говорил, это также очень легко. Вычисляем коэффициент, согласно таможенному
тарифу…» Вам дурно, господин фельдфебель? Если хотите, я начну, например, с
«General de charge! Fertig! Hoch an! Feuer!»
[256]
Чёрт подери!
Господину капитану не следовало посылать вас на солнце. Побегу за носилками.
Пришёл доктор и констатировал, что налицо либо солнечный
удар, либо острое воспаление мозговых оболочек.
Когда фельдфебель пришёл в себя, около него стоял Швейк и
говорил:
— Чтобы докончить… Вы думаете, господин фельдфебель,
этот машинист запомнил? Он перепутал и всё помножил на три, так как вспомнил
святую троицу. Паровоза он не нашёл. Так он и до сих пор стоит на шестнадцатом
пути.
Фельдфебель опять закрыл глаза.
Вернувшись в свой вагон, Швейк на вопрос, где он так долго
пропадал, ответил: «Кто другого учит «бегом марш!» — тот сам делает стократ «на
плечо!».
В заднем углу вагона дрожал Балоун. Он, когда часть курицы
уже сварилась, сожрал половину порции Швейка.
* * *
Незадолго до отхода эшелон нагнал смешанный воинский поезд,
составленный из разных частей. Это были опоздавшие или вышедшие из госпиталей и
догонявшие свои части солдаты, а также всякие подозрительные личности,
возвращающиеся из командировок или из-под ареста.
С этого поезда сошёл вольноопределяющийся Марек, судившийся
как бунтовщик, — он не захотел чистить отхожие места. Однако дивизионный
суд его освободил. Следствие по его делу было прекращено, и поэтому
вольноопределяющийся Марек появился теперь в штабном вагоне, чтобы
представиться батальонному командиру. Вольноопределяющийся до сих пор никуда не
был зачислен, так как его постоянно переводили из одной тюрьмы в другую.
Когда капитан Сагнер увидал вольноопределяющегося и принял
от него бумаги с секретной пометкой «Politisch verdächtig! Vorsicht!»,
[257]
большого удовольствия он не испытал. К счастью, он вспомнил
о «генерале-от-отхожих мест», который столь занятно рекомендовал пополнить
личный состав батальона историографом.
— Вы очень нерадивы, вольноопределяющийся, —
сказал капитан. — В учебной команде вольноопределяющихся вы были сущим
наказанием; вместо того чтобы стараться отличиться и получить чин
соответственно с вашим образованием, вы путешествовали из тюрьмы в тюрьму. Вы
позорите полк, вольноопределяющийся! Но вы можете загладить свои проступки,
если в дальнейшем будете добросовестно выполнять свои обязанности и станете
примерным солдатом. Посвятите всего себя батальону. Испытаем вас! Вы
интеллигентный молодой человек, безусловно владеете пером, обладаете хорошим
слогом. Вот что я вам теперь скажу. Каждый батальон на фронте нуждается в
человеке, который вёл бы хронику военных событий, непосредственно касающихся
батальона и его участия в военных действиях. Необходимо описывать все
победоносные походы, все выдающиеся события, в которых принимал участие
батальон, при которых он играл ведущую или заметную роль. Тем самым будет
подготавливаться необходимый материал по истории армии. Вы меня понимаете?
— Так точно, господин капитан. Вы имеете в виду, как я
понимаю, боевые эпизоды из жизни всех частей. Батальон имеет свою историю, полк
на основании истории своих батальонов составляет историю полка. На основании
истории полков создаётся история бригады, на основании истории бригады
составляется история дивизий и так далее… Я вложу, господин капитан, в это дело
всё своё умение. — Вольноопределяющийся Марек приложил руку к
сердцу. — Я буду с искренней любовью отмечать все славные даты нашего
батальона, особенно теперь, когда наступление в полном разгаре и когда со дня
на день нужно ждать упорных боёв, в которых наш батальон покроет поле битвы
телами своих героических сынов. С сознанием всей важности дела я буду отмечать
ход всех грядущих событий, дабы страницы истории нашего батальона были полны
побед.
— Вы, вольноопределяющийся, прикомандировываетесь к
штабу батальона. Вменяю вам в обязанность отмечать представленных к награде,
описывать, конечно, согласно нашим указаниям, походы, в которых были проявлены
исключительная боеспособность и железная дисциплина батальона. Это не так
просто, вольноопределяющийся, но надеюсь, что вы обладаете достаточной
наблюдательностью и, получив от меня определённые директивы, выделите наш
батальон среди остальных частей. Я посылаю в полк телеграмму о назначении вас
историографом батальона. Явитесь к старшему писарю одиннадцатой роты Ванеку и
скажите ему, чтобы он поместил вас в своём вагоне. Там вполне достаточно места.
Передайте Ванеку, что я его жду. Итак, вы будете зачислены в штаб батальона.
Это будет проведено приказом по батальону.
* * *
Повар-оккультист спал, а Балоун не переставая дрожал, ибо он
уже открыл сардинки поручика. Старший писарь Ванек пошёл к капитану Сагнеру, а
телеграфист Ходоунский где-то на вокзале тайно перехватил бутылку можжевёловки,
выпил её и, растрогавшись, запел:
Пока я в наслажденьях плавал,
Меня манил земной простор,
Ты мне вселяла в сердце веру,
И мой горел любовью взор.
Когда ж узнал я, горемыка,
Что жизнь коварна, как шакал,
Прошла любовь, угасла вера,
И я впервые возрыдал.
Потом поднялся, подошёл к столу старшего писаря Ванека и
написал крупными буквами на листе бумаги:
«Настоящим покорнейше прошу назначить меня батальонным
горнистом.
Телеграфист Ходоунский».
* * *
Разговор капитана Сагнера со старшим писарем Ванеком был
краток. Он только предупредил его, что батальонный историограф,
вольноопределяющийся Марек, будет временно находиться в вагоне вместе со
Швейком.