Клянусь духом Коттона Мазера,
[38]
я отшлепал бы ее за такое богохульство, если бы не был совершенно ошарашен. И дело было не в сути ее рассказа, а в небрежной самоуверенности ее тона.
— Библейские образы не могли зародиться в Египте, — гневно заявил я.
— А я-то думала, что евреи сбежали из Египта! И что Иисус в детстве также побывал здесь! Кроме того, что это вы так разгневались? По-моему, ваш генерал заверил нас, что вы уж точно не являетесь христианским воинством. Вы ведь безбожные ученые, не так ли?
— Бонапарт меняет веру, как перчатки.
— Или франкам не хочется признавать, что вера и наука имеют много общего? Исида является богиней познания, любви и терпимости.
— Значит, Исида твоя богиня.
— Исида никому не принадлежит. Я ее служанка.
— Неужели ты и правда поклоняешься какому-то древнему языческому идолу? От твоих слов моего филадельфийского пастора уже разбил бы апоплексический удар.
— Она свежее вашего секунду назад сделанного вздоха, американец, и вечна, как цикл рождения. Но я и не рассчитывала на понимание. Мне пришлось сбежать от моего каирского господина, поскольку он в итоге тоже ничего не понял и посмел осквернить древние тайны.
— Какие тайны?
— Окружающего вас мира. Священных знаков магического треугольника, квадрата четырех сфер, пентаграммы свободной воли и гексаграммы гармонии. Разве вы не читали Пифагора?
— Он учился в Египте, верно?
— Двадцать два года, до того как отправился с персидским завоевателем Камбисом
[39]
в Вавилон. А потом основал в Италии свою школу. Согласно его учению, все религии и люди едины, он призывал стойко переносить страдания и говорил, что жена и муж равны в своих правах.
— Тебя устраивают его взгляды.
— Он понимал божественную суть вещей! В геометрии и пространстве заключено божественное послание. Геометрическая точка представляет Бога, линия представляет мужчину и женщину, а треугольник — совершенная фигура, представляющая дух, душу и тело.
— А квадрат?
— Четыре сферы, как я сказала. Пентаграмма отражала борьбу, гексаграмма — шесть направлений пространства, а двойной квадрат определял всемирную гармонию.
— Хочешь верь, хочешь не верь, но я слышал кое-что об этом на собраниях одного общества, члены которого называли себя Свободными Каменщиками. Они считают себя последователями учения Пифагора и говорят, что линейка символизирует точность, квадрат — незыблемость, а молоток — волю.
Она кивнула.
— Именно так. Боги сделали все ясным, и однако люди блуждают, как слепцы! Ищите истину, и мир станет вашим.
Ну, этот клочок мира во всяком случае. Мы уже давно шли по Нилу, тому удивительному водному пути, где обычно дуют южные ветры, а течение стремится на север, позволяя ходить по реке в любом направлении.
— Ты говорила, что сбежала из Каира. Так значит, ты беглая рабыня?
— Все гораздо сложнее, чем вы думаете. В египетском духовном царстве, — подчеркнула она. — Поймите сначала нашу землю, тогда, быть может, поймете и наши души.
Скучная, однообразная равнина в пригородах Александрии сменилась той пышной и разнообразной растительностью, какую я представлял себе, читая библейские истории о детстве Моисея. Ярко-зеленые ковры полей риса, пшеницы, ячменя, сахарного тростника и хлопка перемежались величественными, как колонны, финиковыми пальмами, чьи большие перистые листья согнулись под оранжевыми и алеющими плодами. Шелестели на ветру банановые и платановые рощицы. Буйволы тащили плуги, или купались в реке, подергивая своими рогатыми головами, или мычали, устроившись на папирусных подстилках. Все чаще стали появляться селения, в цветовой гамме которых преобладал шоколадный оттенок сырцового кирпича, шедшего на постройку домов, как правило, лепившихся вокруг пронзавших небеса минаретов. Мимо нас проплыли фелюги с косыми парусами, стоявшие на якоре в буроватой прибрежной воде. Повсюду на реке маячили эти парусники, чья длина могла варьироваться от двадцати до тридцати футов. Между ними проглядывали и мелкие весельные, едва вмещавшие одного человека посудины, с которых рыбаки забрасывали веревочные сети. Трудолюбивые ослы с повязками на глазах ходили по кругу, проворачивая водяные колеса, поднимавшие воду в каналы с тем же упорством, с каким это делали их далекие предки пять тысячелетий тому назад. Речной ветер разносил запахи нильской воды. Наша флотилия военных и груженных провиантом судов с гордо полощущимися на мачтах трехцветными флагами спокойно проходила вблизи берегов, не производя никакого видимого впечатления. Большинство крестьян даже не потрудились повернуть голову в нашу сторону.
В какие же диковинные края меня занесло! По нильским берегам бродили Александр и Клеопатра, арабы и мамелюки, древние фараоны, Моисей, и вот теперь сюда прибыл Бонапарт. Вся страна казалась своеобразной мусорной свалкой истории, из которой выудили и странный медальон, висевший на моей шее. Да и прошлое Астизы теперь представлялось мне гораздо более таинственным, чем я ожидал. Возможно, она расскажет мне что-то новенькое о моем медальоне?
— А что ты там наколдовала в Александрии?
Помолчав, она неохотно ответила.
— Один заговор, чтобы уберечь вас от опасностей и предостеречь вашего недруга. А второй — для пробуждения вашей мудрости.
— Ты сможешь повысить мои умственные способности?
— Вряд ли. Скорее всего, помогу вам прозреть.
Я рассмеялся, и она наконец снизошла до легкой улыбки. Если я буду слушать ее, то она станет со мной более откровенной. Она хотела, чтобы я научился уважать не только ее саму, но и ее народ.
Спустилась душная ночь, и когда наш «Олень» встал на якорь под затянутым дымкой звездным покрывалом, я подобрался поближе к спящей девушке. До меня доносился плеск волн, скрип снастей и голоса вахтенных.
— Отодвиньтесь-ка подальше, — проснувшись, прошептала она и прижалась к борту.
— Я хочу показать тебе кое-что.
— Здесь? Сейчас?
Она задавала вопросы таким же недоверчивым тоном, которым говорила мадам Дюраль, когда мы с ней обсуждали оплату моей комнаты.
— Ты ведь говорила, что в истории все ясно и понятно. Взгляни-ка на это.
Я вручил ей медальон. Он был едва различимым в тусклом свете палубного фонаря.
Астиза ощупала его пальцами и молча втянула в себя воздух.
— Откуда он у вас?
Ее глаза заинтересованно сверкнули, а губы приоткрылись.