Глава 4
Грабители, зачастую оказывающиеся в революционной Франции полицейскими агентами, выстроили нас в шеренгу, как учеников на школьном дворе, и начали изымать ценные вещи. Учитывая мнимого таможенника, в банде насчитывалось шесть человек, и когда я разглядел в сумерках их физиономии, то слегка испугался. Двое сильно смахивали на жандармов, уже пытавшихся арестовать меня в Париже. Может, и мой фонарщик затесался в их компанию? Пока я не заметил его. Двое держали под прицелом наших возниц, а остальные сосредоточились на сборе кошельков и карманных часов у пассажиров.
— Полиция изобрела новый метод сбора налогов? — саркастически поинтересовался я.
— Я не уверен, что он на самом деле таможенный чиновник, — встрял шляпник.
— Молчать! — Их главарь нацелил свое оружие прямо мне в нос, словно решил, что я мог забыть о его существовании. — Не думайте, месье Гейдж, что наши действия не санкционированы властями. Если вы откажетесь подчиниться нашим приказам, то, несомненно, еще встретитесь с полицией в недрах государственной тюрьмы.
— Каким приказам?
— По-моему, вы ошибаетесь, на самом деле его зовут месье Грегуар, — добавил шляпник, желая помочь мне.
Мой противник взвел курок пистолета.
— Вы прекрасно знаете, что нам нужно! Эта вещь должна попасть к ученым, способным использовать ее надлежащим образом. Расстегните-ка рубашку!
Холодный ветерок пробежал по моей груди.
— Видите? У меня ничего нет.
Он нахмурился.
— Тогда где же он?
— В Париже.
Дуло резко переместилось к виску Тальма.
— Давай его сюда, или я вышибу мозги твоему приятелю.
Антуан побледнел. Я был совершенно уверен, что ему еще не приходилось стоять под прицелом пистолета, и всерьез разозлился.
— С такими игрушками лучше быть поосторожнее.
— Считаю до трех.
— Голова Антуана тверда как камень. Как бы пуля не отскочила в вас рикошетом.
— Итан, — взмолился мой приятель.
— Раз!
— Я продал медальон, чтобы оплатить наше путешествие.
Я продолжал заговаривать им зубы.
— Два!
— И расплатился с долгами за квартиру.
Тальма покачнулся.
— Тр…
— Погодите. Если уж вы так настаиваете, то он лежит в багажном отделении на крыше кареты.
Наш мучитель вновь перевел пистолет на меня.
— Честно говоря, буду только рад избавиться от проклятой безделушки. От нее одни неприятности.
— Эй ты, сбрось-ка сюда его чемодан! — крикнул грабитель помощнику кучера.
— А какой он?
— Темно-коричневый, — быстро отозвался я, заметив изумленный взгляд Тальма.
— Они все тут одинаково темные при таком освещении!
— Черт побери всех праведников и греховодников…
— Да я быстрей сам принесу его.
Теперь ствол пистолета уперся мне в спину.
— Давай, живо!
Главарь тревожно глянул на дорогу. Движение здесь было весьма оживленным, и я с удовольствием представил себе, как на этого негодяя наезжает тяжелый и неповоротливый воз с сеном.
— Не могли бы вы опустить пока свой смертоносный пугач? Вас же здесь шестеро, а я всего один.
— Заткните пасть, иначе я пристрелю вас прямо сейчас, перерою все сумки и сам найду его.
Я поднялся в багажное отделение на крышу кареты. Грабитель решил подождать внизу.
— Ага. Да вот же он, наш саквояж.
— Кидай его сюда, американская собака. Порывшись в багаже, я обхватил рукой приклад винтовки, подцепив также лежавшую рядом сумку с патронами и роговую пороховницу. К сожалению, мне не удалось перезарядить ружье после выстрела по дверному замку моей бывшей комнаты: настоящий коммивояжер не допустил бы такой оплошности. Другой рукой я поднял баул Тальма и крикнул:
— Держите.
Мой удар пришелся точно в цель. Тяжелый саквояж ударил по пистолету, сработал спусковой крючок, и выстрел разнес в клочья пожитки Антуана. Поделом тебе, болван. Лошади встали на дыбы, поднялся жуткий крик, а я, прижав к себе винтовку, спрыгнул с другой стороны кареты и приземлился на обочину дороги. Прогремел второй выстрел; голову мою осыпало древесными обломками.
Не пытаясь скрыться в темноте леса, я забрался под днище кареты, ловко проскочив между крутящимися колесами. Притаившись за ними, я улегся на живот и начал лихорадочно заряжать винтовку тем хитроумным способом, которому научили меня канадцы. Надо было откусить конец патрона, плотно умять его в стволе шомполом и подсыпать пороху на полку замка.
— Он сбежал!
Трое бандитов, обогнув карету сзади, бросились в лес, полагая, что я укрылся именно там. Пассажиры, похоже, хотели тоже разбежаться, но двое разбойников приказали им оставаться на месте. Мнимый таможенный чиновник, разразившись проклятиями, спешно перезаряжал свой пистолет. А я, уже закончив перезарядку, выбрал нужную позицию и выстрелил в него.
Темноту прорезала ослепительная вспышка. Негодяй, согнувшись, рухнул на колени, и я с ужасом увидел то, что сразу выскочило у него самого из-под рубашки и свободно покачивалось на шее. Эту масонскую эмблему, несомненно, присвоили себе приспешники Силано из ложи египетского обряда — своеобразное пересечение циркуля и угольника. А в центре вырисовывалась отлично знакомая мне буква. Так вот она, разгадка!
Я выкатился из-под кареты, вскочил на ноги и, схватив винтовку за ствол, изо всех сил огрел второго бандита прикладом. Когда эта импровизированная одиннадцатифунтовая кленовая дубинка приложилась к его черепу, раздался радующий слух треск. Я подхватил свой томагавк. Где же третий негодяй? Тут грохнул еще один ружейный выстрел, и кто-то яростно завопил. Я рысцой побежал в лес, темневший по другую сторону дороги, противоположную той, где разыскивала меня сейчас первая троица разбойников. Остальные пассажиры, включая Тальма, тоже бросились врассыпную.
— Сумку! Держите его сумку! — превозмогая боль, орал подстреленный мной таможенник.
Я усмехнулся. Медальон спокойно лежал в надежном тайнике, под стелькой моего башмака.
* * *
По мере приближения ночи сумрачный лес становился все темнее. В гордом одиночестве я стремительно углублялся в чащу, выставив перед собой винтовку, чтобы избежать лобового столкновения с деревьями. Что же получается? Вряд ли на нас напали простые грабители, скорее, они действовали по приказу какого-то влиятельного чиновника или даже члена французского правительства. На их связь с официальными кругами и ложей египетского обряда указывало то, что их главарь, следивший за мной от самого Парижа, отлично знал и о моем выигрыше, и о положении дел.