Князь Андрей безвыездно прожил два года в
деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел
ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все
эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда,
были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую
Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала
движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было
перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в
других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая
бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей
крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в
Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в
богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им
Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними,
получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его
приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди,
в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали
от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий
чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время
критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением
проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в
рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в
коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых
весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а
весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад
говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся
снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое-где
кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было
почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими
листьями, не шевелилась и из-под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала
зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое-где по березнику мелкие
ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали,
въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что-то сказал кучеру, кучер
утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он
повернулся на козлах к барину.
— Ваше сиятельство, лёгко как! — сказал он,
почтительно улыбаясь.
— Что!
— Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да,
об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как
скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот
он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять
раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше
каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно,
суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими
неуклюжими, несимметрично-растопыренными, корявыми руками и пальцами, он
старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами.
Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны,
ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» — как будто
говорил этот дуб, — «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и
бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни
счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и
я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они — из спины,
из боков; как выросли — так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот
дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и
под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял
посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал
князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем
жизнь, — наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но
грустно-приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время
этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же
прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего
было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и
ничего не желая.
Глава 2
По опекунским делам рязанского именья, князю
Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья
Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь
оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный
соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя,
подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из-за деревьев он
услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу
девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень
тоненькая, странно-тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье,
повязанная белым носовым платком, из-под которого выбивались пряди
расчесавшихся волос. Девушка что-то кричала, но узнав чужого, не взглянув на
него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего-то больно.
День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и
хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была
довольна, и счастлива какой-то своей отдельной, — верно глупой — но веселой и
счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не
об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?»
невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809-м году жил в Отрадном
всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами,
обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и
почти насильно оставил его ночевать.