Едва Ростов успел передать письмо и рассказать
всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал,
отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы
и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел
лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас
узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими
любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те
же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение
величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою
воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и
высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion
d`honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и
надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим
взглядом. Кое-кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего
начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как
генерал этот что-то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал
шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был
Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за
седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с
желанием, чтобы все слышали его.
— Не могу, генерал, и потому не могу, что
закон сильнее меня, — сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал
почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не
помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.
Глава 21
На площади куда поехал государь, стояли лицом
к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в
медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному
флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала
другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть
никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через
плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно
породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке.
Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский
глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на
лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l`Empereur! [Да здравствует Император!]
Наполеон что-то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг
друга за руки. На лице Наполеона была неприятно-притворная улыбка. Александр с
ласковым выражением что-то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание
лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением
императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что
Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно
свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как
равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты
подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая
стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову,
стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
— Sire, je vous demande la permission de
donner la legion d`honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у
вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат, ] —
сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый
ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно
слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
— A celui qui s`est le plus vaillament conduit
dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время
войны, ] — прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для
Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед
ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего
императора.
— Votre majeste me permettra-t-elle de
demander l`avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение
полковника?] — сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю
Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с
белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо
бросившись вперед, поднял ее.
— Кому дать? — не громко, по-русски спросил
император Александр у Козловского.
— Кому прикажете, ваше величество? — Государь
недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
— Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на
ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
— Лазарев! — нахмурившись прокомандовал
полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
— Куда же ты? Тут стой! — зашептали голоса на
Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись
на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми
перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел
назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что-то. Лица его
свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались,
передавая что-то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у
Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не
заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте.
Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон
подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только
на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что
то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с
орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что
для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех
в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться
до груди солдата. Наполеон только приложил крест к груди Лазарева и, пустив
руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к
груди Лазарева. Крест действительно прилип.