Лондон. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 141

«Некоторые из молодежи начали переворачивать машины и кидать в полицейских камни и прочее. У перекрестка перевернули и сожгли две машины. Хотели еще одну, но им не дали… Потом, чуть погодя, повалили стену на углу Уиллан-роуд и авеню и разобрали ее на куски, чтобы швырять в полицию. И пошло-поехало». Беспорядки, что характерно, распространились мгновенно — микрорайон ответил полиции «опасным увесистым градом. Выламывали и кидали тротуарные плиты. Когда весь ближний тротуар был израсходован, молодые люди стали рыскать по микрорайону и собирать метательные снаряды во всевозможные емкости. Очевидцы упоминали, в частности, магазинную тележку, ящик из-под молока и большой общественный мусорный бак. На более поздней стадии начали кидать банки с консервами из разграбленного супермаркета». В очередной раз разрушалась, приобретая иное значение, привычная городская «реальность». В наступающую полицию полетели незатейливые и не слишком эффективные «зажигательные бомбы» — бутылки с горючим. «Двое — оба чернокожие — принялись громко командовать: „Нужны боеприпасы!“ Тут же пятеро или шестеро кинулись по домам собирать молочные бутылки, четверо других перевернули машину, чтобы слить бензин. За какие-нибудь пять минут я насчитал более пятидесяти готовых зажигательных снарядов». Любопытно и, пожалуй, знаменательно, что сообщившим это очевидцем был Майкл Кит, научный сотрудник оксфордского Сент-Кэтринс-колледжа, который занимался как раз «историей мятежей». Исторический аспект или резонанс событий подтверждается показаниями человека, который, наблюдая за беспорядками 1985 года, имел в голове образы иных бунтов. Каким-то эхом, возможно, отозвался мятеж лорда Гордона.

Многие нынешние бунтовщики скрывали лица под шарфами или импровизированными масками, и, как в былые столетия, нашлись те, кто взял на себя командование. «На муравьев было похоже, — сказал один свидетель событий в Бродуотер-фарм. — Если с высоты посмотреть, как они движутся, ясно будет, кто из них работяги. Я видел, как три или четыре человека перемещались туда-сюда и руками делали друг другу знаки… они перемещались группой. По ладоням видно было, что они белые». Одной из черт, отличавших рассказы о мятеже лорда Гордона, были сообщения о том, будто некие тайные махинаторы использовали насилие и смуту в своих целях. То же самое говорили жители Бродуотер-фарм. «Это нам чужаки подстроили», — сказал один очевидец, подразумевая, что есть люди, которым городские беспорядки нужны как самоцель или как средство подрыва всей общественно-политической системы. То, что эти таинственные организаторы были, по ряду свидетельств, белыми, может означать, что некая «шестая колонна» стремилась разжечь среди чернокожих жителей микрорайона расовую ненависть.

В целом, однако, движение толпы можно было, как обычно, охарактеризовать как управляемый хаос. Историк мятежей Майкл Кит отмечает: «Большинство сплачивала злость, то и дело переходившая в ярость. В этой ситуации ясно просматривалось сценическое распределение ролей, свойственное любому поперечному разрезу общества». Здесь в игру вступает его взгляд на характерные особенности бунта; говоря о «сценическом распределении ролей», он подает мятеж как элемент лондонского театра. Он упоминает, в частности, тех, кто пытался состязаться с полицейскими в храбрости и агрессивности. «Многие другие большей частью оказывали людям моральную поддержку, перекидываясь шутками, но и они охотно участвовали в некоторых вылазках». Приметил он и таких, кто пытался выработать план действий, упорядочить зарождающийся хаос. Но большого успеха они не добились. «В общем все носило характер импровизации», — заключает он. В точности такими же были впечатления тех, кто наблюдал за ходом мятежа лорда Гордона, и здесь заключена важная истина о насилии в Лондоне.

Другой очевидец отмечает: «Когда у людей возникало чувство, что их ряды малость ослабли, они бросались укреплять свои порядки, перебегая от одного места к другому. Военачальников не было». Тут выявляется еще одна черта лондонских беспорядков: как правило, они лишены централизованного командования, на поведение толпы влияют прежде всего стихийные факторы. Отсутствие «военачальников» или вожаков можно также связать с присущим городу эгалитаризмом. Одну наблюдательницу событий в Бродуотер-фарм изумил малый возраст бунтовщиков. Среди них были «мальчишки двенадцати-тринадцати лет». Можно вспомнить, что после мятежа лорда Гордона несколько его юных участников было повешено.

То, что происходило после первой стычки, было не планомерной атакой, а чередой разрозненных вылазок. Переворачивались машины, грабились магазины. «Я узнал, что этот парнишка ирландец, и он сказал, что первый раз за полгода так сытно поел. Безработица». Самый жестокий инцидент произошел в торговом центре. Младший полицейский Кит Блейклок, посланный охранять пожарных, которые тушили огонь в газетном киоске, попал в гущу озлобленной толпы. Об этом рассказывает Д. Роуз в книге «Атмосфера страха»: «Мятежники накинулись на Блейклока со всех сторон… его повалили наземь и одну за другой стали наносить ему колотые раны». Характерный пример внезапного озверения лондонской толпы. «Согласно показаниям младшего полицейского Ричарда Кумбса… они, как хищные птицы, терзали его тело, пока он не умер». Другой очевидец сравнил мятежников со сворой собак, неумышленно использовав образ, ставший своего рода штампом. Более старый, чем даже вопрос Марция из шекспировского «Кориолана» — «Что нужно вам, дворнягам?» [109] — этот образ высвечивает спящую в недрах гражданского спокойствия дикую, необузданную свирепость. «Их орудия поднимались и опускались, кромсая его тело. Последнее движение полицейского Блейклока, какое я видел, было когда он поднял руку, чтобы защититься… Руки Блейклока от плеч до кистей были изрезаны в клочья… Голова была вывернута на сторону, шея оголена. По ней зверски полоснули ножом». Так он погиб.

История лондонской жестокости, полная кроваво-мстительных ритуалов на любой вкус, пополнилась очередной главой. Сам торговый центр — «большое приземистое строение, которому сознательно были приданы очертания вавилонского зиккурата». Вавилон издревле ассоциируется с язычеством и изуверством.

В микрорайоне звучали выстрелы, там и сям вспыхивали пожары — но к полуночи бунтовщики начали рассеиваться. Пошел дождь. Насилие выдохлось так же стремительно и внезапно, как началось, если не считать случаев жестокого обращения полиции с рядом неназванных и до сей поры не известных по именам подозреваемых. Примерно таким же, несомненно, было воздаяние после мятежа лорда Гордона.

Нелепо было бы утверждать, что эти два события, разделенные двумя сотнями лет, одинаковы по характеру и подоплеке. К примеру, в том, что первый бунт был повсеместным, а второй локальным, проявился неимоверный рост Лондона за минувший период. Мятеж XVIII века вольно катился по улицам, волнения XX века были ограничены территорией муниципального микрорайона — здесь видны социальные перемены. Однако оба восстания были направлены против власти закона, которую в первом случае символизировали стены Ньюгейтской тюрьмы, во втором — цепь полицейских, экипированных для борьбы с уличными беспорядками. Оба события отражают глубокое недовольство природой власти и ее непосредственными проявлениями. Гордоновские мятежники были по преимуществу бедны и составляли часть «позабытого» лондонского населения; обитатели Бродуотер-фарм, как пишет Стивен Инвуд, в массе своей были «бездомными, безработными или отчаявшимися» людьми. Вот один из факторов общности. Оба бунта, однако, горели хоть и ярко, но недолго. У них не было настоящих вожаков. У них не было реальных целей, кроме разрушения. Такова она — внезапная ярость Лондона.