София проснулась на следующее утро, полностью одетая, на резной кровати в маленькой комнате с белеными стенами. Ее разбудил стук в дверь. Вошла Мария, неся два яйца и пшеничную булку.
— Вы очень устали вчера после поездки, — сказала она. — Вы заснули.
— Должно быть, я потеряла сознание.
— Нет-нет. Вы просто крепко уснули.
София знала, что воздух равнины действует усыпляющее, но никогда раньше не ощущала этого так сильно и так внезапно.
— Леонид приехал, — сказала Мария.
— Леонид?
— Он вернется вместе с вами домой. Он хороший мальчик.
София, вымыв лицо и руки в фарфоровом тазу, который ей принесли, вышла из комнаты и увидела сидящего на крыльце Леонида. Он тихо и серьезно беседовал с Теодором, но, увидев Софию, улыбнулся и встал.
— Приветствую вас, фрау Оберманн. Я слышал, вы спали крепко.
— Это воздух.
— Да, я знаю. Воздух здесь необыкновенный.
София захватила с собой завтрак — яйца, так ей хотелось увидеть Леонида, и подошла к нему поближе.
— Я не ждала вас. Хотите поесть со мной?
— Нет, спасибо, я уже поел. Это была долгая поездка для вас одной. Профессор жалел, что попросил вас поехать, — но больше никого не было.
— А Кадри-бей ничего не заподозрил?
Все прошло замечательно. — Леонид хлопнул в ладоши. — Мы с профессором верхом поехали по равнине к Эгейскому морю, не оглядываясь, а доехав до берега у Граника, спешились. Мы слышали отдаленный топот копыт; значит, за нами следовали. Мы подождали, пока не ощутили их присутствия среди скал над нами. На этой равнине можно почувствовать других людей, не видя их. Так было и в этот раз. Тогда мы разделись, оставили на берегу одежду и сумки и бросились в море. Мы поплыли к небольшому мысу и там спрятались. И видели, как Кадри-бей с двумя подручными подъехали к берегу, обшарили наши сумки, осмотрели лошадей, объехали территорию кругом, — и уехали назад к скалам, расстроенные и подавленные. Они видели, что мы вошли в море совершенно нагими и поняли, что у нас ничего с собой нет. Профессор очень веселился.
— Как вы объяснили мое отсутствие, вернувшись в Трою?
— Вы не отсутствуете. Вы лежите в лихорадке, и никто не осмеливается вас беспокоить. Когда мы вернемся, я скажу, что вы только что вышли на несколько минут подышать воздухом.
— Я готова ехать, — сказала София. Ей не хотелось оставаться на ферме дольше, чем необходимо.
— Хорошо. Вы вполне пришли в себя?
— Конечно.
— Прежде чем мы поедем, я покажу вам Фердинанда. — Он шагнул к Теодору и что-то ему сказал.
— Он в поле, — ответил Теодор. — Пойдемте вот этим путем.
София и Леонид последовали за ним мимо амбаров, она заглянула в тот, куда хозяин фермы отнес сокровища, но увидела лишь пустой земляной пол.
Они вышли в поле, где в густой траве пасся белый козел.
— Фердинанд! Фердинанд! — позвал его Теодор, и козел неторопливо пошел к ним. София обратила внимание, что ноги у него длиннее, чем у коз в Греции.
Теодор вынул из кармана рубашки не то дудочку, не то флейту и заиграл нежную мелодию. Козел встал на задние ноги и принялся танцевать под музыку. София не могла назвать это иначе. Он танцевал перед ней, грациозно подогнув передние ноги. Он описал полный круг.
— Его никто не учил, — пояснил Леонид. — Он умеет танцевать от рождения. — Теодор опустил дудочку, и козел снова принялся щипать траву. — Нам с фрау Оберманн пора возвращаться в Трою, Теодор. Спасибо.
Они вернулись к дому, где их ждала Мария. Леонид тепло обнял Марию, расцеловал в обе щеки, и она в ответ крепко обняла его. Затем он обнялся с Теодором и похлопал его по спине.
София стояла поодаль, но Мария подошла и поцеловала ей руку.
— Вы навсегда наш друг, — сказала она.
— Я рада.
Теодор вывел мула, накормленного, с приглаженной щеткой шерстью, а Леонид отвязал своего коня от столба во дворе.
— Khairete! Khairete! — крикнули Мария и Теодор.
Они проехали двести-триста ярдов, с удовольствием вдыхая свежий утренний воздух, как вдруг донесся с фермы громкий пронзительный крик — жалкий, истерический, беспомощный. София в тревоге обернулась, а Леонид никак не отреагировал.
— Это козел забежал в кухню, — объяснил он. — После танцев он часто так делает. — Затем добавил: — А Мария каждый раз кричит.
Они ехали дальше, и скоро стал виден дом хранителя моря.
— Как давно они знакомы с моим мужем?
— Много лет.
— И они последовали за ним в Трою?
— Они считают его покровителем. Опекуном, если хотите.
— Он дает им деньги.
— Поддерживает их. Профессор — очень щедрый человек.
— А взамен?
— Они оказывают мелкие услуги. Вроде этой.
— Прячут некоторые вещи.
— Можно и так сказать. Они сохраняют вещи, которые иначе пропали бы. Профессор хочет создать большой музей древностей, и тогда все его открытия можно будет увидеть в одном месте. Он не собирается оставлять куски Трои в Константинополе или в Париже.
София никогда не слышала ни о каком музее Оберманна, но сумела скрыть удивление.
— Он говорил мне о доме в Афинах. Мой отец согласился помогать ему.
— Да. Речь именно об этом. Вы можете гордиться, фрау Оберманн. Профессор собирается создать свой музей в сердце вашего родного города. Отдавая дань самому Гомеру.
Но по какой-то причине София не испытывала особой гордости, возвращаясь назад по равнине.
В Гиссарлыке София застала мужа лежащим на полу в их комнате. Он держал керамическую чашу и тихонько похлопывал ее. И даже что-то шептал в нее, как показалось Софии.
— Расскажи мне о Скопелосах, — попросила София.
— Они работают на меня. Только и всего.
— Они показались мне таинственными.
— Фригийцы скрытны по натуре. Даже если не владеют тайной, о которой стоит говорить.
— У них есть танцующий козел.
— Безумное животное. Мне претит безумие. — И больше ничего не сказал по этому поводу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Оберманн опустился на колени на землю.
— Благодарю богов, что дожил до этого дня. — Он наклонился и поцеловал большой серый камень. — Теперь мир станет совсем другим.
В течение нескольких недель после того, как были найдены золотые вещи, велись раскопки поблизости от дворца; Оберманн втайне надеялся, что здесь могут быть найдены еще драгоценности, спрятанные перед тем, как греки завладели городом.