— И вы думаете, брат Лютгер, что этого документа будет достаточно?
Лютгер рассмеялся:
— Как и всем бенедиктинцам, мне не хватает опыта путешествий, но я сказал себе, что пропуск с печатью открывает любой шлагбаум. Люди просто с ума сходят от печатей, они молятся на них. Печати — это реликвии нового времени.
Леберехт покачал головой. Его все еще занимала мысль, не посвятить ли Лютгера в свои планы. Но потом он решил, что рискует в последний момент сорвать свой и Мартин побег, и промолчал.
Последнюю ночь Леберехт провел в лихорадочном нетерпении. Теперь не было ничего, что могло бы помешать ему покинуть город. Молодой человек на один день попрощался с Мартой, и если он еще сомневался, серьезно ли она настроена, то при их расставании все сомнения испарились. Марта была возбужденной, как ребенок, и радовалась их совместному будущему. Она еще раз призналась ему в любви и с гордостью показала свой монашеский наряд, не сказав о том, каким образом раздобыла его. Умолчала Марта и о том, как будет добираться до Нюрнберга. Она заверила, что о транспорте позаботилась и что окажется там раньше, чем он. Ее единственная забота — длинные волосы, которыми ей вольно или невольно придется пожертвовать этой ночью ради монашеского облика. Но Леберехт развеял ее опасения, заявив, что она будет ничуть не меньше мила ему и с короткими волосами.
Упаковывая свой багаж и зашивая в одежду золотые дукаты, он мысленно прошел путь к почтовой станции, до которой должен был добираться окольными путями, чтобы сбить со следа возможных преследователей. Его подозрения в первую очередь касались Магдалены, которую он увидел вместе с Ортлибом. Плата за аренду для вдовы Ауэрсвальд лежала на столе. Чтобы не давать ни малейших объяснений по поводу своего исчезновения, Леберехт не оставил даже прощального письма.
Еще до того как начало светать, Леберехт надел свое монашеское платье. Маленькое серебряное зеркало у кровати, в которое он до сего дня ни разу не смотрелся, выхватывало лишь фрагменты его внешности, но увиденное вызвало у него даже некоторое восхищение. Вопреки опасениям сутана сидела на нем превосходно; она делала Леберехта старше, по при этом придавала ему чрезвычайно благочестивый вид, так что его актерские способности в следующие недели и месяцы могли оставаться невостребованными. Широкий треугольный капюшон, закрывающий уши, тоже придавал ему известное достоинство.
"А что, если на лестнице я неожиданно столкнусь с вдовой Ауэрсвальд?" — подумал он, вскидывая на плечо свой багаж. Несомненно, это была бы критическая ситуация для первого дня путешествия. Поэтому он долго прислушивался у своей двери, не раздастся ли в доме подозрительный шорох. Уверившись, что все в порядке, юноша скользнул в темноту лестницы к черному ходу, а затем направился к монастырю Святого Стефана — в противоположную сторону от дома.
Бегство удалось, все прошло как по маслу. Когда Леберехт добрался до почтовой станции Таксисов, брат Люггер с трудом мог удержаться от смеха. С ними в запряженный четверкой фургон сели два купца из саксонцев, которые ночевали здесь, и еще до того как проснулся рынок, кучер тронул коней.
Глава VII
Светила и явления
Когда они добрались до Нюрнберга, солнце уже стояло низко, венчая сияющими коронами бесчисленные башни и шпили города. Прошел дождь, мостовые были мокрыми, и лошади с трудом двигались по скользкой дороге. Босоногие уличные мальчишки, гомоня, сопровождали конный фургон в надежде, что приезжие заплатят мелкой монетой за какую-нибудь услугу или сведения.
В центре Старого города, на Господском рынке, который получил название от открывших здесь свои лавки крупных торговцев, почтовая линия заканчивалась, Но, как оказалось, торговля в конце этого дня была отодвинута на второй план. Нюрнбергцы в праздничных нарядах плясали под флейты и удары барабанов возле фонтана, а из окон фахверковых домов, теснившихся вокруг площади, как монахи на молитве, выглядывали сотни зрителей, наблюдая действо.
Лошади почты Таксисов, больше привыкшие к тишине бесконечных дорог, чем к шумной толчее праздничного города, пугались и могли понести, Но кучеру удалось спешиться, и он, крепко схватившись за поводья, сумел сдержать возбужденных животных.
— Гпяньте-ка, монахи из богомольных земель! — издевались две женщины, грубые наряды которых выдавали их скорее как рыночных торговок, а не состоятельных горожанок.
Леберехт тут же подхватил насмешку и крикнул:
— Ай, правда, хоть двое мужчин нашлось, чтобы потанцевать с вами вокруг фонтана!
Находчивость приезжих монахов вызвала громкий смех среди молодых и старых. Мальчишки показывали пальцами на торговок и злорадно хохотали. Так новоприбывшие вступили в разговор с жителями Нюрнберга и узнали повод для веселья среди бела дня. Оказалось, что Себастьян Кетцель, старший сын из почтенного рода, в котором поколениями рождалось больше девочек, чем мальчиков, в 8-й день этого месяца женился на Катарине, дочери чиновника из службы досмотра, Йорга Бехайма, и устроил празднество, завершающееся лишь сегодня, в 30-й день месяца. Кетцели, как выяснилось, относились к богатейшим купцам города наряду с Хольцшуерами, Тухерами, Вельзерами, Пфинцингами, Паумгартнерами и Имхофами. Они были так богаты, что один из предков новобрачного был обвинен городским советом в алхимии и посажен в тюрьму, поскольку никто не находил объяснения его чрезмерному богатству. Ныне же Кетцели владеют неведомым числом торговых филиалов, причем многие продают исключительно железо и свинец из рудников, где они имеют пай.
Словно и этого недостаточно, им принадлежат ленные владения в окрестностях и необозримое количество недвижимости, среди прочего — садовый дом перед воротами в зверинец, дом на Сенном рынке, доходный дом за Святой Катариной, дом у Вертеровских ворот, дом у колокольни, а также земли под Пфаффенбюлем. В местности Штайн им принадлежит хутор вместе с купальней, рыбными водоемами и пашнями, что дало повод пробсту Святого Лоренца заметить: "Когда Кетцель твердо стоит на ногах, все здоровы и веселы; если же он отсутствует, то совет города — как вдова".
— А вон тот внушительный фахверковый дом? — Леберехт показал на противоположную сторону рынка.
Молодой человек в узких красных штанах и кожаных сандалиях рассмеялся и сказал, что это главный дом Кетцелей, в три этажа высотой и с тремя этажами фронтона над ними, украшенный картинами Альбрехта Дюрера и скульптурами из песчаника Адама Крафта, который, как и оба его старших подмастерья, увековечен в Лоренцкирхе в виде фигуры для святых даров.
Этот мастер Адам создал одно из своих самых значительных произведений по заказу кого-то из предков Кетцеля, и с этим связаны следующие обстоятельства: свыше восьмидесяти лет назад прапрадед нашего новобрачного (или это был прапрапрадед?) совершал паломничество к Гробу Господню в Иерусалим вместе с герцогом Альбрехтом Саксонским. Как говорят, там он замерил и зарисовал этапы семи стояний Христа от дома Пилата до Голгофы, чтобы позже, в Нюрнберге, воспроизвести достоверный крестный путь. Но после своего возвращения Адам заметил, что его наброски пропали, отчего он год спустя вторично отправился в Святую землю, на этот раз в сопровождении герцога Отто Баварского и с большим вниманием к своим зарисовкам. На следующий год Кетцель велел отмерить этот путь между Рыцарским домом у ворот зверинца и двором церкви Иоанна и дать задание Адаму Крафту создать семь крестных стояний, которые ныне служат украшением города.