— Остается надеяться лишь на то, что Галилей создал
такой математический код, расшифровать который оказалось не под силу
клирикам. — Судя по тону, которым были произнесены эти слова, девушка все
еще не до конца избавилась от своих сомнений.
— Итак, насколько я понимаю, мне не удалось вас
убедить? — сказал Лэнгдон.
— Не удалось, — ответила она, — но только
потому, что вы сами до конца не уверены в своей правоте. Вы наверняка
опубликовали бы свое открытие, если бы были абсолютно уверены в правильности
своих умозаключений. Если бы вы это сделали, люди, которые имеют доступ к
архивам, смогли бы подтвердить или опровергнуть ваше открытие, обратившись к
подлиннику.
— Я не хотел публиковаться раньше времени, —
сказал Лэнгдон. — Я изо всех сил пытался самостоятельно добыть
подтверждение. Я не хотел… — начал было он, но тут же смущенно умолк.
— Вы жаждали славы, — закончила она вместо него.
— В некотором роде, — сказал Лэнгдон, заливаясь
краской стыда. — Но это всего лишь…
— Не смущайтесь. Ведь вы говорите с ученым. Опубликуй
или погибни. В ЦЕРНе мы обычно говорим: «Докажи или сдохни».
— Дело не только в моем желании быть первым. Я
опасался, что если о segno узнают не те, кому следует, знак может навсегда
исчезнуть вместе с брошюрой.
— Говоря о не тех, кому следует, вы имеете в виду
Ватикан?
— Я не хочу сказать, что здешние обитатели как таковые
являются плохими людьми. Но церковь в целом постоянно пыталась отрицать
значение ордена «Иллюминати». В начале 1900-х годов Ватикан дошел до того, что
объявил сообщество плодом больного воображения. Клир полагал и, видимо, не без
основания, что простым христианам вовсе не следует знать о том, что
существовала могущественная антихристианская организация, члены которой сумели
проникнуть в банковскую систему, политические круги и университеты.
«Употребляй настоящее время, Роберт, — сказал он себе. —
Надо говорить: существует антихристианская организация, члены которой действуют
в банковской системе, политических кругах и университетах».
— Значит, вы считаете, что Ватикан мог навеки
похоронить любое доказательство существования угрозы церкви со стороны
иллюминатов?
— Не исключено. При этом речь может идти о любой
опасности — действительной или воображаемой. Если люди узнают о ней, это
подорвет их веру в могущество церкви.
— И последний вопрос, — глядя на него, как на
марсианина, сказала Виттория, — вы действительно во все это верите?
— Во что? — спросил Лэнгдон. От неожиданности он
даже остановился.
— Вы действительно верите, что вам все это удастся?
Лэнгдон так и не понял, что прозвучало в ее словах — ирония, жалость или страх?
— Вы сомневаетесь, что я найду «Диаграмму»? — в
свою очередь, спросил он.
— Нет, дело не только в «Диаграмме». Ведь речь идет о
том, что нам следует найти книгу, обнаружить в ней segno, которому исполнилось
четыре сотни лет, расшифровать какой-то математический код и пройти по древней
тропе искусства, которую способен заметить лишь самый изощренный ум… И на все
это нам отпущено лишь четыре часа.
— Я готов выслушать любые альтернативные
предложения, — пожал плечами Лэнгдон.
Глава 50
Роберт Лэнгдон стоял у архивного хранилища номер 9 и читал
прикрепленные к полкам ярлыки:
БРАГЕ…
[63]
КОПЕРНИК…
КЕПЛЕР…
[64]
НЬЮТОН…
Повернувшись к Виттории, изучавшей содержимое соседнего
хранилища, Лэнгдон сказал:
— Я нашел нужную рубрику, но Галилея в ней нет.
— Его там нет, — сказала она, переходя к
следующему стеклянному кубу, — но не огорчайтесь. Он здесь. Надеюсь, вы не
забыли прихватить очки? Они вам понадобятся, поскольку все это хранилище
посвящено нашему герою.
Лэнгдон подбежал к девушке и убедился, что та права. Все
указатели хранилища номер 10 содержали лишь два слова:
IL PROCESSO GALILEANO
Лэнгдон даже присвистнул, увидев, что Галилею отведен целый
блок.
— «Дело Галилея»! — восхитился он, вглядываясь
сквозь стекло в темные ряды полок. — Самый продолжительный и самый дорогой
судебный процесс в истории Ватикана. Четырнадцать лет и шестьсот миллионов лир.
И все это собрано здесь.
— То еще собрание юридических документов!
— Похоже, что юристы за последние четыреста лет не
очень изменились.
— Не больше, чем акулы.
Лэнгдон надавил на большую желтую кнопку, и за стеклом под
самым потолком вспыхнула батарея темно-красных ламп, превратив хранилище в
светящийся багровый куб с темным лабиринтом полок.
— Бог мой, — произнесла Виттория, — так мы
будем загорать или работать?
— Пергамент под воздействием света обесцвечивается,
поэтому все хранилища имеют приглушенное освещение.
— Да мы там просто свихнемся.
Или даже хуже того, подумал Лэнгдон, подходя к единственному
входу в стеклянный куб.
— Хочу вас предупредить. Поскольку кислород является
окислителем, его содержание в атмосфере хранилища существенно снижено. В кубе
соблюдается частичный вакуум, и ваше дыхание будет затруднено.
— Не волнуйтесь. Если даже старцы кардиналы выдерживают
эту атмосферу…
«Верно, — подумал Лэнгдон. — Может, и нам
повезет».
В хранилище вела единственная вращающаяся дверь. В шахте
двери ученый заметил четыре кнопки, по одной в каждом отсеке. Когда нажимали на
кнопку, управляемая электроникой дверь приходила в движение. Совершив
пол-оборота, она останавливалась в соответствии со стандартной процедурой
сохранения постоянного атмосферного давления в помещении.
— После того как я войду, — продолжал
Лэнгдон, — нажмите на кнопку и следуйте за мной. Учтите, что влажность там
не превышает восьми процентов, поэтому будьте готовы к появлению сухости во рту
и горле.