Битвы за корону. Прекрасная полячка - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 51

Разумеется, и пан Мнишек не удержался от реплики. Мол, он ничуть не возражает против строительства и согласен потесниться. Хотя если Опекунский совет прирежет к его подворью немного ничейной земли вдоль крепостной стены, то было бы и вовсе хорошо.

— Вообще-то там Борис Федорович разместил хлебные склады с запасами зерна на случай голодных лет, — возразил я. — И эти склады три-четыре года назад спасли жизнь многим москвичам, и не им одним.

Губы Марины скривились в презрительной усмешке.

— С одной стороны, хлопы, быдло, с другой — царский тесть. Князь решил уравнять столь разнящиеся по весу чаши?

— Уравнять? — фыркнул я. — Да ни боже мой! И не помышлял. Как можно!

— Тогда к чему его возражения? — прищурилась она.

— А к тому, — любезно пояснил я, — что для меня жизненно важные интересы московского народа представляются гораздо дороже, нежели удовольствие ясновельможного пана помолиться, не выходя за тын собственного подворья.

— Да когда еще наступит этот голодный год?! — вспыхнула Марина.

— Может, в этом году, а может, в следующем, — пожал плечами я. — Но на Руси есть хорошая поговорка: «Готовь сани летом, а телегу зимой». Посему считаю…

Мне удалось отстоять перенос места для строительства костела аж за Скородом, на Кукуй, где уже стояла лютеранская кирха. По моему раскладу получалось, что тем самым мы соблюдем равноправие между чужими верами, иначе, мол, на нас обидятся протестанты, в число коих, как известно, входят и англичане, с которыми у нас самая большая торговля, и шведы. Решающим доводом оказалось мое уверение, будто строительство католического храма в Кремле король Карл непременно воспримет как намек, что мы становимся на сторону Речи Посполитой. И тогда-то война обеспечена, но в этом случае свеи выступят не против Марии Владимировны, а напрямую против Руси.

Воевать собравшиеся не хотели и потому встали на мою сторону.

Марина опустила голову, поняв, что на сей раз проиграла, но переживала недолго и спустя минуту, когда речь пошла о деньгах для костела, вновь вступила в бой. По ее словам, от казны в строительство требовалось вложить немного, каких-то сто тысяч рублей, даже пятьдесят, а остальное готовы вложить она сама и ее батюшка.

И снова мне не понравилась позиция бояр. Все трое продолжали дружно помалкивать, выжидая, кто кого одолеет. Хорошо, встрял Власьев. Именно благодаря его красноречивому рассказу о жалком состоянии казны мне удалось занизить вклад до действительно символического — тысячи.

Увы, но я и в последующие дни продолжал словесные баталии с Мариной практически в одиночку. Периодически встревал Годунов, но стоило экс-царице ласково ему улыбнуться или что-то примирительно проворковать, как мой ученик начинал расползаться в смущенной улыбке и мямлить, что в ее словах вроде как действительно имеется немалый резон, а потому стоит отнестись к ним повнимательнее и… При этом он виновато поглядывал на меня, но толку от этих взглядов, если на деле он занимал по отношению к ней не просто нейтралитет, но, я бы сказал, благожелательный нейтралитет.

Про ясновельможного и говорить нечего. Романов, прекрасно понявший, кто главный виновник думского побоища, тяготел к Мнишковне по принципу: «Враг моего врага — мой друг». Михаил Нагой, как оказалось, опасался, что, если одолеет Федор, ему придется распрощаться с богатейшими вотчинами под Москвой, конфискованными Дмитрием у Годуновых и переданными ему.

С ним я решил вопрос быстро, зазвав в гости. После второго литра меда он разоткровенничался, выложив все начистоту, а я сумел его не просто успокоить, но и повернул вопрос иначе. Дескать, если одолеет Федор Борисович, то, как водится, начнет с милостей. Да и я непременно замолвлю за него словцо-другое. А вот в ином случае Мнишковна непременно пойдет на то, чтоб отнять эти деревни и села. Надо же ей хоть чем-то смягчить сердце своего незадачливого конкурента. Нагой прислушался, послушно закивал и… полез ко мне целоваться, уверяя, что с самого первого раза почувствовал ко мне небывалое благо… Договорить не получилось — вырубился.

В результате Михаил Федорович стал действительно поддерживать меня. Увы, проделывал он это весьма неуклюже, в точности как медведь в известной басне Крылова. То ляпнет совершенно невпопад, то, перебивая меня, ринется продолжать мою мысль, но так выкрутит ее и исковеркает — хоть стой, хоть падай. Однако деваться некуда — такова плата за его голос в нашу пользу.

Но у меня все равно получалось меньшинство, ибо Мстиславский неизменно держался нейтралитета. Пока шли дебаты, он практически в них не встревал, выжидая и изредка мямля нечто невразумительное, чуть ли не дословно цитируя Салтыкова-Щедрина: «С одной стороны, нельзя не признаться, с другой стороны, нельзя не сознаться…» А когда требовалось определиться, с кем он, боярин, покосившись на помалкивавшего Годунова, присоединялся к яснейшей: «Я вместе с большинством».

Попробовал я поговорить с Федором Ивановичем по душам, заглянув к нему вечерком на подворье, однако не вышло… Поначалу он вообще отнекивался, всячески увиливая от прямых ответов, и осмелел лишь после третьего выпитого кубка меда.

— Ты вот в Думе о счастьице сказывал для всего русского люда. То хорошо. Яко Христос учил. Токмо в жизни инако, князь. Уж больно мало господь ентого счастьица люду отмерил, а потому, ежели у кого-то прибавится, у другого непременно на столько же поубавится. Ну как на торжище — либо купец промашку дал, стало быть, покупатель доволен, либо у торговца барыш большой, тогда купивший внакладе. Да что я тебе сказываю. Сам ведаешь, чем даже для Христа все закончилось. — И выдал мне «добрый» совет: — Лучшей всего за несбыточным не гнаться, а сидеть тихо, в сторонке, вот как я. Не наша печаль чужих деток качать, потому как своя рогожа чужой рожи дороже.

— Не можете служить богу и мамоне, — вспомнилась мне подходящая фраза из Библии, но я не на того напал, ибо тягаться с Мстиславским в знании Закона божьего смысла не имело.

Он мгновенно парировал, процитировав Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова: «Не домогайся сделаться судьей, чтоб не оказаться бессильным сокрушить неправду…» — и перешел конкретно на мою личность:

— Потому и сказываю, князь, не след тебе в свару с Маринкой вступать. Эвон, сам престолоблюститель помалкивает, а тебе ровно боле всех надобно. Нет чтоб поначалу свою силушку измерить — одолеешь ли, а ты очертя голову на рожон прешься. А у того же Исуса Сирахова мудро сказано: «Не поднимай тяжести свыше твоей силы». Неужто не понял, что не осилить тебе ее, ибо венчанная она на царство? Да и дите у нее под сердцем от нашего государя. И чего выходит? А того, что года не пройдет, как она царицей-матерью станет. — Он важно поднял указательный палец вверх и поучительно добавил, вновь перейдя на пословицы: — Потому призадумайся, да не сметя силы, не подымай на вилы!

— Значит, по-твоему, режь, волк, чужую кобылу, да моей овцы не тронь?! — с горечью констатировал я. — А ты о завтрашнем дне подумай.

— А чего о нем думать, когда он не пришел! — огрызнулся Мстиславский. — Чей день завтра, а наш ноне. Да и кто ведает, что там завтра станется да кто одолеет. Потому лучшей всего в середке держаться. Так куда проще. А уж кто из вас кого распнет, к тому и я опосля притулюсь. И ты меня, князь, не уговаривай, все одно ничего не добьешься.