Полукровка. Эхо проклятия - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Константинов cтр.№ 64

Самсут вышла на свет, словно на сцену, и на нее сразу уставились три пары пронзительно-черных глаз.

— Good evening! — осторожно произнесла она по-английски, но ответом ей было глухое молчание. Самсут покраснела, растерялась и повторила уже по-русски: — Добрый вечер.

Но ответа опять не услышала и так и осталась стоять, боясь пройти дальше. Она вспомнила, как Савва учил ее: «У нас принято при встрече говорить друг другу „хэйрэте“, что значит „радуйтесь!“. А на вопрос: „как дела?“ непременно отвечают „миа хара“ — „замечательно“, что буквально переводится как „одна радость“». Однако сейчас произнести все эти слова по-гречески казалось ей каким-то кощунством, и потому она только растерянно молчала.

Наконец, старуха-галка, как растревоженная птица, замахала черными рукавами-крыльями, закивала носатой головой и что-то долго гортанно и возмущенно говорила куда-то в пространство. Сато и Самвел слушали, не пошевелившись, и так же пришлось стоять и Самсут. Старуха была явно недовольна, и ее недовольство разделяли остальные. Потом опять стало тихо, и эта тишина оказалась еще хуже, чем неожиданное возмущение Нуник-ханум.

Однако, вероятно, вид у Самсут был настолько жалким, что Самвел, наконец, сжалился над ней.

— Нуник обижена тем, что ты, армянка, не знаешь даже самых простых слов, с которыми надо войти в дом. Саму Нуник вывезли из Антиохии в пятнадцатом году. Она тогда была всего лишь годовалой малышкой — но она свято чтит заветы и язык предков. А ты?!

И в этих простых справедливых словах было столько веса и какой-то древней исконной истины, что Самсут стало ужасно стыдно за свое полное невежество. Ей вдруг захотелось упасть на колени перед этими стариками и попросить у них прощения. И не только за то, что не знаешь языка, который давно уже следовало бы знать, но хотя бы просто за то, что они есть, и что они хранят вкус и аромат прошлого…

— Да, язык не обух, а люди от него гибнут, — назидательно произнес Самвел и вдруг улыбнулся молодо и ласково. — Ладно, садись и расскажи нам свою историю.

Самсут, сразу же благодарно усевшись на ковер напротив Нуник и Сато, без дополнительных приглашений принялась рассказывать. Она рассказывала долго, честно пытаясь вспомнить всякую мелочь, относящуюся к прабабушке Самсут и бабушке Маро, а Самвел переводил. Ее слушали внимательно и заинтересованно, не прерывая, а словно впитывая каждое слово. Наверное, так слушать умеют только в глухих деревнях и на Востоке, где время течет совсем по другим законам…

Когда Самсут закончила, Нуник неожиданно вспорхнула с дивана и положила на голову гостьи свою сухую, горячую невесомую руку.

— Вай-вай, джан…

И тут плотину словно прорвало — сразу заговорили все трое, будто долго хранимое молчание ужасно наскучило им всем. Теперь настал черед слушать Самсут, хотя она и не понимала ни слова. Обладая хорошим слухом, она воспринимала их беседу как хорошо темперированное музыкальное произведение, где у каждого голоса была своя строго выверенная партия. Основную партию вела Сато, Нуник украшала ее всевозможными изысками, а Самвел придавал всей пьесе какую-то обстоятельную законченность. Мгновениями Самсут казалось, что она все понимает или, по крайней мере, еще усилие — и поймет. «Как хороши, должно быть, были они все трое в юности, — вдруг подумала она. — И как они все любят друг друга…»

В конце концов, беседа стала угасать, как прогоревший и сделавший свое дело костер, и вот — затухла сама собой. Самсут вопросительно перевела взгляд с женщин на Самвела, но по его темному, словно мореный дуб, лицу ничего понять оказалось невозможно. Он в ответ тоже долго и пристально рассматривал ее, но в этом взгляде не было ничего обидного, наоборот, в нем светились доброта, участие и еще что-то, чего Самсут никак не могла определить.

Но вот он оставил табурет и, все такой же прямой, опустился на ковер рядом с Нуник и Самсут.

— Прабабка твоя Самсут Матосовна Тер-Петросян. Но ведь сказать так — значит ничего не сказать. Тер-Петросянов тысячи. Хорошо, тех, кто жил тогда, век назад, в Ване, гораздо меньше, но тоже достаточно. Был Грикор, сын Аветиса, был Гайк, сын Месропа, был Габриэл, сын Чауша, но Матоса среди них не помнит ни Сато, ни Нуник, ни я, грешный. Был один Матос в Диарбекире, но семья его вырезана поголовно, если не считать Аревик, дочери, которую увез на крейсере какой-то американский моряк, спрятав в плетеную корзину с породистыми щенками. Но она всю жизнь прожила в Калифорнии и никогда не говорила ни о каких родственниках в Ване. Константинопольские же родственники, которых упоминала твоя прабабушка, нам неведомы, возможно, у них другая фамилия. Так что… — Самвел виновато развел руками, но, увидев растерянное лицо Самсут, улыбнулся. — Но это ничего не меняет, джан. Ты — наша гостья, моя гостья, и я хочу еще долго видеть твое лицо в моем доме. Тебе будет хорошо здесь, ты многое узнаешь и многое поймешь. А сейчас успокойся, выпей кофе и послушай песню, что споют тебе Сато и Нуник, ибо наш разговор растревожил их старые сердца, а боль прошлых лет все еще жива в их усталых душах. Это — «Армянская колыбельная». Потом иди к себе и представь, что ты в родном доме и тебе никуда не надо спешить.

Старухи сели, едва касаясь головами друг друга, прикрыли глаза коричневыми веками, и полилась тихая песня, от которой даже у не понимающей слов Самсут полились слезы, а внутри поднялось какое-то неведомое грозное чувство.

Качает люльку в дальней спальне

Старуха-мать, не зная сна,

И клонит голову печально,

Текучей мглой окружена.

Очаг мерцает еле-еле,

Она одна на страже здесь,

Молчит Младенец в колыбели,

Младенец, что зовется Месть…

Ему не нужен шепот нежный.

Не нужно песни колдовство.

Огонь бушующий, мятежный

В глазах расширенных его…

Сурово сомкнутые губы

Случайный крик не разожмет.

В тиши, в кедровых яслях грубых.

Спаситель новый часа ждет…

* * *

Наутро Самсут проснулась с каким-то странным неопределенным ощущением. То ей казалось, что она видела некий странный сон, а потом — что принимала участие в некоем непонятном спектакле, или даже просто перенеслась на машине времени в прошлое. Впрочем, ощущение было не противное и не страшное, а, скорее, загадочное. Но другое вдруг обеспокоило молодую женщину. Что ей теперь делать? Конечно, заманчиво просто какое-то время пожить здесь, посмотреть Афины, а может быть, и еще что-нибудь, но мама с Ванькой уже давно ждут ее в Ставище. Да и вообще, пора и честь знать. Как там говорил Евагор — будь проклят гость, не ушедший до полуночи? Самсут твердо решила, что, возможно, побудет у гостеприимных Тер-Петросянов еще пару дней, но сегодня же первым делом найдет кассы и купит билет до Петербурга.

Вероятно, ее решение было правильным, поскольку, как только она окончательно утвердилась в своем решении, дверь неслышно открылась, и в студио, словно сам по себе, въехал сервировочный столик с завтраком. Самсут с удовольствием съела и йогурт с медом, и какие-то пироги. Во всех блюдах явственно читался легкий привкус трав и оливкового масла, и настроение ее тоже стало легким и беспечным. Надев бирюзовый сарафан, делавший ее похожей одновременно и на древнюю гречанку, и на русскую деревенскую красавицу, она вышла в парк, куда из студио вела, как оказалось, отдельная лестница.